Вотчина Деда Мороза
Великий Устюг для меня похож на сундучок с множеством потайных днищ, под которыми все новые и новые природные или исторические диковинки.
Одна из них связана с рекой, на которой стоит город. Норовистая Сухона как-то раз затопила больше трети города. Повторения всенародной борьбы с последствиями наводнения здесь не желали, потому и пришлось проводить на высшем уровне репетицию встречи будущих паводков. На подготовку канала, по которому высокая вода могла бы сбежать в Северную Двину, минуя древний город, бросили даже противотанковые мины.
Беда и дело в том, что Сухона имеет неприятное обыкновение по весне бросать воды против своего течения. Верховья реки избавляются ото льда намного раньше, чем низовья при слиянии Сухоны и Юга в Северную Двину. Из-за этого возле города каждый год возникает ледяная плотина, которая и обращает вешние воды вспять, нещадно подмывая берега. Прежде речь шла о защите самого Великого Устюга. Но теперь защищать доводится и единственное в нашей стране обиталище российского Деда Мороза!..
Тут придется отвлечься на несколько абзацев от Русского Севера и припомнить, что 16 столетий тому назад жил-был неподалеку от нынешней турецкой Анталии епископ Николай. Девицам из бедных семей он даровал приданое, чтобы милые прихожанки поскорее обретали семейное счастье, моряков защищал от штормов, а детям тайком подкладывал подарки в рождественские ночи.
В Европе и Америке его прозвали Санта-Клаусом, а у нас — Дедом Морозом. Заграничного добродетеля молва поселила в Лапландии, а российский веками обходился без постоянного места жительства. Потом возникла идея поселить российского Деда Мороза в Великом Устюге. Лучшей вотчины Деду Морозу и не отыскать. Таинственные обряды, связанные с переменой времен года, свершались в этих краях еще в незапамятной дохристианской древности. Есть чарующая и весьма аргументированная гипотеза, согласно которой прародину индоевропейских народов следует искать именно в этих холодных краях под лучами Полярной звезды.
Впервые об этом задумались не в России, а в Индии. Тамошние ученые еще в начале века выявили в древних мифах описания краев, напоминающих Заполярье. Противники гипотезы ссылались на ледник, некогда покрывавший территорию Европы. Казалось невероятным, что в студеных просторах могла уцелеть некая «доледниковая» цивилизация. Однако современные исследования прояснили, что в высоких широтах оставались оазисы. не затронутые многовековой стужей.
Общность культурных истоков России и Индии подтверждается и сходством древних орнаментов. Вологодская исследовательница Светлана Жарникова как-то привезла московским коллегам копии старинных северных вышивок. В гостях у столичных этнографов в это время оказалась коллега из Индии. Увидев вологодские узоры, индианка восхитилась… усердию, с которым, по ее мнению, российские коллеги скопировали традиционные орнаменты штата Гуджарат!
…Нежданно, зато удачливо обретенное дедморозовское поприще принесло городу не только поток туристов и связанное с ним почти полное избавление от безработицы среди тех, кто работать хочет и может. Попутным и приятным, хотя и хлопотливым следствием явился невиданный приток писем и открыток, которых ежегодно насчитывается до двухсот тысяч!Такая почта не снилась ни парламентам, ни высочайшим особам. Похоже, что нет на родных наших просторах утешителя (а иногда исповедника) надежней и верней.
В старинном купеческом особнячке, где расположилась «Почта Деда Мороза», мне показали гигантский архив, скопившийся в Великом Устюге с тех пор, как древний город обрел свой необычный статус.
Все-таки славно, что жива любовь к сказке на Руси. Верил в Деда Мороза и Роман, мотавший срок в городе Боброве. Лет на дату отправления письма у него за плечами семнадцать с половиной, из них два с половиной он уже провел под стражей. Началось, как водится, с детских шалостей и игрушечного пистолета, а обернулось пятью годами по статье, карающей за разбой. Автор верит в чудеса и в добрых людей, которые вдруг да помогут сократить срок или заменят оставшуюся долю наказания на условную.
Только не думайте, что доброго дедушку избирают в заочные собеседники лишь люди с трудными биографиями или с неудачами за спиной. Как-то солдаты из Вологды задолго до 1 января написали ему коллективное письмо, надеясь на новогоднее поздравление из Великого Устюга. Им хватило бы и скромной открыточки, но даже такая малость поможет хранить верность присяге и надежнее защищать Отечество. Кто-то улыбнется наивности первогодков в погонах, а я так ничего смешного не вижу. Новобранцы — нередко взрослые дети, которых суровая армейская стезя увела от родных очагов в казарменную строгость. Сказка им нужна ничуть не меньше, чем малышам, так что красивый конверт со штемпелем дедморозовской почты способен растрогать немногим слабее долгожданного письма из дому.
Автор еще одного письма Валентина Петровна — человек пожилой. Живет она всего в паре сотен километров от вотчины Деда Мороза. Великий Устюг — город ее молодости, ее учебы в педагогическом училище. Она вспоминает, что во время Великой Отечественной войны «…елок и Дедов Морозов не было. Но мы готовили концерты, выступали перед ранеными в госпиталях, ходили вместе в кинотеатр «Темп», а также любили хором петь песни. В классах у нас на 3-м курсе были одни девчата, мальчиков забрали на войну… 400 граммов хлеба по карточкам и в столовой суп из крапивы.
Война кончилась, в школах стали устраивать елки, но многие мальчики не вернулись с фронтов и… Валентине Петровне приходилось самой играть роль Деда Мороза.
Сережа из станицы Новоминской Краснодарского края просил Деда Мороза… прислать снегопад на Новый год, а то в его краях зимой чаще всего слякоть.
Зато в Челябинской области снега вдосталь, поэтому девочка Таня и написала стихотворение о том, без чего грустил ее южный сверстник:
«Посмотрите-ка, ребята,
Все вокруг покрыла вата!
А в ответ раздался смех:
— Это выпал первый снег.
Не согласна только Люба:
— Это вовсе не снежок.
Дед Мороз почистил зубы
И рассыпал порошок».
Люба, хотя и одинока в своем особом мнении, но, пожалуй, права. Когда финский Санта-Клаус прилетал из Лапландии в гости к своему великоустюгскому собрату, на пресс-конференции их спросили о любимых новогодних блюдах. Оказалось, что устюжанин всему на свете предпочитает стерлядь на сковородке, а лапландец — жареного лосося. Зато во взглядах на гигиену коллеги-волшебники были почти едины. Россиянин и впрямь чистит зубы снегом, а вот зарубежному гостю больше по нраву иней. Правда, юным их почитателям я перенимать этот опыт не советую. Зубная паста или порошок — кому что по вкусу — для человека понадежней.
Генеральный директор уникально сказочного по сути, а официально просто акционерного общества «Дед Мороз» Татьяна Муромцева сказала мне, что ни одно письмо не остается без отклика. Притом социальные службы не устают благодарить устюжан за то, что те помогли им заметить трудные семьи и помочь, чем получается…
Разноязыкая публика попадалась здесь и в пору «холодной войны». Министерство иностранных дел включило город в рекомендуемый перечень маршрутов для лакомых до русской экзотики дипломатов, и время от времени сюда являлись любопытствующие визитеры. Делалось это, как тогда водилось, под покровом тайны. Ради иностранцев открывали даже собор Троице-Гледенского монастыря, куда российским любителям странствий попасть было в ту пору трудновато. В этом храме сохранился уникальный резной иконостас с удивительными 12 деревянными статуями. Сотворили его устюжские мастера в конце XVIII века, но вскоре после того Синод счел, что подобные украшения церквей отдают язычеством, а заодно и католицизмом, в отношениях с которым у православия проблем всегда хватало. Статуи из церквей велено было убрать, и пошли они, безвинные, под топор и в огонь, сохранившись только в сибирской и северной глухомани.
От очевидцев визитов я слыхивал, что эмоциональные французы поспешили назвать Троице-Гледенский иконостас лучшим в Европе. При всех поправках на галльский темперамент такой комплимент польстил бы жителям любого исторического городка.
…Занятно, что первый выходец из страны королевских лилий, попавший в Великий Устюг, этого иконостаса увидеть не смог, ибо оказался в опале и в ссылке до создания резного чуда. Лейб-медик императрицы Елизаветы Петровны граф Лесток помог дочери Петра Великого занять российский престол, но потом слишком увлекся интригами и загремел с петербургского паркета на великоустюгские хляби.
В ссылке Лесток духом не падал и принялся за постройку особняка, чтобы и в северной глуши нежить себя комфортом. Но по царской милости авантюристу дозволено было вернуться на брега Невы, и самый высокий в Великом Устюге дом опустел, чтобы чуть позднее войти в историю уже в связи с именем коренного устюжанина Василия Шилова. Этот купец-землепроходец два с лишним столетия назад отправился из Великого Устюга в Америку и удачливо разбогател на торговле аляскинскими и алеутскими мехами. Выменивая у аборигенов шкуры каланов и котиков, Шилов не забывал переносить на бумагу контуры не ведомых миру земель и по возвращении представил в Академию наук карту Алеутских островов, за которую сама Екатерина II наградила купца золотой медалью.
В шиловском доме я больше всего люблю печку-советчицу. Изразцы, которыми выложена она еще при Лестоке, украшены наивными рисунками и назидательными надписями. Одна из них по сию пору ничуть не устарела.
На изразцовой картинке изображена дебелая матрона с чаркой, обвитой словами: «Много пити — ум потеряти»!
Но как бы то ни было, а новые дома строить в Великом Устюге любят. Устюжский живописец Владимир Латынцев полтора года кистей в руки не брал и, орудуя топором да пилой, возводил гнездо для семейства с мастерской в мезонине. Нажитое прежде добро со свистом улетало в комиссионку и любому, кто купит. Выдался как-то денек, когда до нового урожая картошки оставалось еще месяца полтора, а старых клубней не хватало прикрыть донышко ведра. Ну, кто угадать бы смог, что в тот же день в местный магазинчик сувениров забредет эмигрант первой волны из Калифорнии? Пейзаж набережной Великого Устюга тут же отправился в Сан-Франциско, а Латынцев смог, наконец, перевести дух…
На Баренцевом море Латынцев предпочитал пейзаж, а здесь увлекся устюжскими легендами. На его полотнах я увидел и Прокопия Праведного, молитвами отогнавшего от города каменно-огненную тучу в XIII столетии, и современников спасителя устюжан от небесной напасти Иоанна да Марию, судьбы которых необыкновенны, как и многое иное в прекрасном и таинственном городе.
Монгол Буга, присланный самим ханом Батыем в Устюг для сбора дани, встретил случайно скромную красавицу Машу, пленился красотой и тут же увел красавицу-устюжанку в свои покои наложницей. В городе и прежде роптали от притеснений ордынца, а теперь дело шло уже к бунту. Но женское сердце непредсказуемо. Мария известила Бугу о грядущем мятеже и неминуемой расправе, от которой его могло спасти только обращение в христианство и венчание с наложницей по церковному обряду. Так Буга стал Иоанном.
Однажды Иоанн отправился на соколиную охоту и в жаркое полуденное время остановился на привал на холме близ города. Во сне ему явился некто, повелевший поставить на холме церковь своего имени. Долго гадал изумленный охотник, силясь угадать, от кого же исходил наказ. К истине его подтолкнула Мария, обратившая взор мужа на икону Иоанна Предтечи. Вот и построил бывший сборщик дани на пустынном холме церковь в честь Иоанна Крестителя.
Супруги жили долго и счастливо и после кончины похоронены были в церкви Вознесения. Одна из икон храма и по сию пору хранит лики Иоанна и Марии. А холм, где явилось видение бывшему степняку, с тех пор зовется Ивановской горой.
Отсветы глубокой старины уцелели и на фирме «Северная чернь», чьи ювелиры сберегают опыт средневековых умельцев чернения серебра. В Вологодской области эти украшения считают народными.
Но благородный металл дорожает. И чем выше цена серебра, тем миниатюрнее и тоньше изящные поделки устюжан. Художникам, привыкшим к просторам юбилейных кубков, портсигаров или ваз, приходится съеживать фантазию до миниатюрных перстеньков или брошек.
Зато появился спрос на… вензеля. Женам новых русских серебряные браслеты или серьги, понятное дело, ни к чему. «Серебряной стрелой» самолюбие соперницы не ужалишь, тут без платины с бриллиантами не обойтись. Но кофейный сервиз или полудюжина коньячных чарок с графинчиком — дело другое. Художников по серебру я не раз заставал за эскизами монограмм, которыми кто-то из новых миллионщиков надумал украсить серебряный сервиз. Некогда этот на бор для ароматного напитка изготовили по запросу ЦК КПСС. Кофейник и чашечки предназначались для подарков лидерам «братских» компартий. И заказчик, и вероятные адресаты его щедрот давно сплыли за исторический горизонт, а несколько сервизов остались не востребованными. Изготовили их в свое время мало, укрась монограммой и ставь на полку серванта, выдавая за фамильное серебро…
А вот легендарному сервизу работы Евстафия Шильниковского покупателей не только не ищут, а даже страшатся их появления. Тридцать с лишним лет тому назад я слушал рассказы автора о давних странствиях по северу, о воз рождении искусства черни по се ребру. А на стене скромной квартирки девяностолетнего без нескольких месяцев художника белел диплом серебряного медалиста Всемирной выставки в Париже, полученный им в 1937 году. Сама награда до Великого Устюга не дошла, за стряв где-то в Москве. А сервиз из 42 предметов, украшенных сюжетами пушкинских сказок, в Великий Устюг все же вернулся.
В 1981 году кому-то из партийных деятелей областного масштаба пришло в го лову подарить легендарный сервиз Брежневу по случаю натужно отмечавшегося 75-летия генсека. На счастье Великого Устюга, тогдашний директор завода Юрий Калининский сумел отстоять сервиз, ссылаясь на то, что серебро слишком потемнело, а времени на реставрацию слишком мало.
Во всем блеске мастерства и фантазии сервиз впервые после парижан увидели только посетители Московской выставки мастеров народного творчества, посвященной 200-летнему Пушкинскому юбилею. Готовя шедевр к показу, специалисты «Северной черни» решили оценить свое достояние. С учетом художественной и исторической ценности цена шедевра исчислена в более чем в миллион долларов…
Устюжане былых времен и по-другому забыть о себе не дают. В цехах фирмы «Великоустюгские узоры» однажды мне показали работы учениц, копировавших узоры и сюжеты со старинных шкатулочек из бересты. Были на них дамы с пышными буклями и кумушки за самоваром, были волшебные звери и причудливые орнаменты. Потом вдруг оказалась передо мной продолговатая пластинка бересты с панорамой неведомого селения. Справа виднелась лучистая башенка маяка. Коробочка с этим рисунком некогда сделана в Великом Устюге, а сейчас хранится в Государственном историческом музее, будущие мастерицы повторяли старинную резьбу с репродукции в детской книжке.
Я присмотрелся к аккуратному строю берестяных букв и прочел пояснение неведомого резчика: «Сия горы мраморны. Селение на них кадьяков».
Оказывается, автор книжки с ее страниц обращалась к читателям с просьбой разгадать надпись, надеясь, что и горы, и селение находятся вблизи от Великого Устюга.
Неподалеку от славного города подобной деревни не отыскать. А запечатленный на бересте пейзаж, похоже, увиден был создателем шкатулки за много тысяч верст от родного го рода — на острове Кадьяк близ Аляски, куда запросто отправлялись в былые века неугомонные устюжане и откуда через полтораста лет пришел нечаянный привет потомкам…
6181
