Объединитель, стоик, чудотворец

Святость подразумевает стои­цизм, лишения, страдания и беззаветную преданность из­бранному пути. Некоторым выпадает нести крест мученичества. Другие вхо­дят в историю чудотворцами. Сергий Радонежский истязаний или пыток при жизни счастливо избежал, зато через шестьсот двадцать семь лет по­сле кончины его в полном смысле сло­ва… лишили головы. При этом участ­ники жутковатого действа отнюдь не кощунствовали, а относились к остан­кам преподобного с величайшим по­чтением. Увы, другого выхода у них попросту не было. Не решись они на это, и от мощей праведника осталось бы еще меньше, чем уцелело за мно­гие столетия.

 

Преданий и легенд об этом событии ходило много, и, впервые услышав об этом в Троице-Сергиевой лавре лет сорок назад, я отнес это к неизбежно­му шлейфу слухов, сопровождающих знаменитых исторических лиц в их посмертном существовании. Потом предоставилась возможность напря­мую поинтересоваться о реальности жутковато-интригующей версии у внука и тезки великого ученого и про­славленного богослова Павла Флорен­ского. Встретившись как-то с прямым потомком соловецкого мученика в Музее Рерихов, я рискнул спросить его о событиях 1919 года, когда новая российская власть надумала вскры­вать по всей России хранилища свя­тых мощей. К моему немалому изум­лению, полусказочная история полно­стью подтвердилась.

 

Сама акция по вскрытию гробов с высоты наших дней не может не по­казаться в высшей степени странной и рискованной. Сами посудите — стра­на в огне и крови Гражданской войны. Существование советской власти под немалым вопросом. Сам Владимир Ильич Ленин позднее назвал благопо­лучный для большевиков исход страш­ной междуусобицы «чудом». И в такое время затевается и свершается дей­ство, которое не могло не оттолкнуть от постреволюционного бытия немало смиренных попутчиков. Однако нена­висть «к старому миру» была такова, что останки подвижников нещадно растревожили «по всей Руси великой».

 

Когда Флоренский и его сподвиж­ники узнали о предстоящем вторже­нии в Троице-Сергиеву лавру и ожи­даемом посягательстве на раку с мо­щами, то, справедливо тревожась за грядущую сохранность святыни, они тайно подменили главу преподобного главой похороненного в той же Троице-Сергиевой лавре князя Трубецкого. Вместилище разума Сергия укрыли в надежном месте, где оно и покоилось до 1946 года, когда после возобновле­ния в знаменитом монастыре монаше­ской жизни реликвия была со всеми подобающими почестями и ритуалами возвращена в раку, а княжеский череп вернулся к своему законному месту.

 

После такой истории нельзя было не вспомнить афористические блоковские строки из цикла «На поле Кулико­вом»: «И вечный бой! Покой нам только снится»!.. Слова эти никогда не появи­лись бы на свет, если бы не Сергий Ра­донежский превеликим авторитетом своим, даром убеждения и талантом предвидения заставивший строптивых князей признать главенство Димитрия, вошедшего позднее в историю как Донской. Первенство в этом случае оз­начало не просто признание его права повелевать остальными, но и необхо­димость собраться ради общих интере­сов вокруг него. Иначе говоря, Сергий выступил в роли объединителя всех русских земель, бескровно открыв пу­ти к окончательному расставанию со столько бед принесшей «феодальной раздробленностью».

 

Суть этого пагубного для Руси со­стояния прекрасно передал на своей карикатуре французский художник Гюстав Доре, язвительно изобразив чистое поле с несколькими бревен­чатыми крепостцами, между которых свищут стрелы. Понятно, что избавле­ние от атомизации государства заняло еще не одно столетие, но ощутимые плоды оно дало уже при Сергии. Од­нако… по меньше мере два поколения ценителей Александра Блока мало что знали, а чаще всего совсем не слыхи­вали, что битва на Куликовом поле, открывшая российской истории новые горизонты, была не только военной победой русского войска, но и духов­ной победой Сергия, никогда никакого оружия в руки не бравшего.

 

Примечательно, что полуторасотстраничное «Житие» святого, создан­ное Епифанием Премудрым, Пахомием Логофетом и Симоном Азарьевым, уделило Мамаеву побоищу всего лишь одну маленькую главку, обойдя даже хрестоматийный эпизод с поединком Пересвета с Челубеем. Зато при всей лаконичности емко описана способ­ность предвидения или некой ми­стической прозорливости, присущей Сергию, который «…знал обо всех со­бытиях на поле боя, как будто бы они происходили рядом с ним. Предстоя вместе с братией Богу с молитвой о победе.. , он издалека, с расстояния во много дней ходьбы, видел проис­ходившее. По прошествии немногого времени. святой поведал братии о храбрости Великого князя Димитрия Ивановича, со славой победившего… назвал по именам русских воинов, павших от руки врагов, и принес за них заупокойные молитвы».

 

В «житийной» литературе ничего случайного не бывает, так что дело не в отсутствии или нехватке патриотиз­ма у почтеннейших авторов. Рискну сказать, что для них главным в дея­ниях Сергия было именно духовное начало. Благословив князя Димитрия на его поход, он настолько умножил силу духа полководца, что для окру­жающих победный итог восприни­мался уже неизбежным. Сама сеча явилась для них уже производным из сергиевских деяний. Не думаю, что они сомневались в военачальнических способностях Димитрия и Боброка Во­лынского, в отваге простых ратников, но поднять народ на битву немыслимо было без одухотворяющего слова.

 

Собственно говоря, Сергий Радо­нежский стал в нашей истории пер­вым из тех, кого по-современному именуют духовным лидером нации. Миссия его для России ничуть не ме­нее значима, чем миссия Махатмы Ганди для Индии. Однако Ганди зна­ет весь мир, а о Сергии даже на его родине отнюдь не все слыхивали. Шекспировский Гамлет говаривал о распавшейся связи времен. У нас при­ключилось то же самое, что в Датском королевстве, только в неизмеримо больших масштабах. Жертв по сию пору никто точно сосчитать не смог и не сможет, но одной из них уж точно стал Сергий или память о нем.

 

Взять хотя бы известное, пожалуй, каждому полотно Михаила Нестерова «Видение отроку Варфоломею». Сам живописец говорил, что если эта ра­бота будет что-то говорить людям че­рез тридцать—пятьдесят лет после его кончины, то он будет жить! Парадокс в том, что Нестерова чтят, им восхи­щаются, перед ним поклоняются, но зачастую не задумываются, а что же он изобразил. Допустим, три—четыре десятка лет назад ученику атеистиче­ской по самой сути советской школы сценка, воскрешенная художником на основе «Жития» Святого Сергия, дей­ствительно была совершенно непонят­на. Ну, стоит опрятный мальчик на фо­не чарующего среднерусского пейзажа перед суровым, судя по мрачным одеж­дам, старцем. Кто они, где и зачем?

 

Я сам был в классе пятом или шестом, когда на уроке рисования учительница, принесшая на занятия несколько репродукций картин обо­жаемого ею Нестерова, не смогла объ­яснить сюжет и пресекла вопросы, переключив внимание на вырезку из «Огонька» с брюлловским «Последним днем Помпеи». С этим-то шедевром вроде все понятно: земля дрожит, ста­туи падают и так далее. Соученик мой был отроком настырным и опять же спросил про персонажа в свободной хламиде, подпоясанной чем-то вроде кушака, но ответа не получил. Преподали нашей наставнице в училище азы композиции и техники, но в анти­религиозную эру не объяснили, что Брюллов изобразил христианского священника, а Нестеров — мальчика, столкнувшегося с чудом, которое пре­образит всю его жизнь и превратит в конце концов из простого мальчика из добропорядочной семьи, отправивше­гося искать потерявшихся жеребят, в почитаемого всей Русью Сергия Ра­донежского!

 

Со времени того давнего урока много воды утекло. Но вот несколько недель назад вице-премьер правитель­ства Ольга Голодец, выступая в Совете Федерации, с грустью сообщила, что и современные школьники нередко не понимают смысла картины, хотя о са­мом Святом Сергии зачастую знают. Выходит, мало основы православной культуры в школьные программы вве­сти, надо еще понимание темы при­вить. Все-таки в старой России «За­кон Божий» был не факультативом, а предметом обязательным, но судя по множеству свидетельств, рассеянных в книгах советских писателей о сво­их детских годах в эпоху «проклятого царизма», и в реальных училищах, и в гимназиях пиетета их воспитанники к изучаемому не испытывали. Иначе и быть не могло, поскольку зубрить с большим или меньшим успехом может каждый, а прочувствовать изучаемое дано не всем…

 

В моем рабочем архиве сохрани­лось необычное приглашение, текст которого шелкографически отпечатан на толстой бумаге, сложенной и обре­занной на манер старорусского склад­ня. Алые буквы гласят, что 28 мая 1988 года в селе Радонеж состоится торже­ственное открытие памятника Свято­му Сергию по случаю 1100-летия Кре­щения Руси. Получил я этот складень из рук автора монумента Вячеслава Клыкова в Новгороде во время Дней славянской письменности и культуры. Познакомиться с ваятелем довелось еще годом раньше, когда скульптор дважды приезжал на Вологодчину, где я работал собственным корреспонден­том ТАСС, на открытие памятников Константину Батюшкову в областной столице и Николаю Рубцову в Тотьме.

 

Клыков, как и многие талантливые люди, был человеком весьма недо­верчивым, и приглашения я удостоил­ся от него в основном потому, что в Вологде он мог убедиться в моих не­плохих отношениях с многими мест­ными литераторами, и в том числе с Василием Беловым. Те всячески под­держивали Клыкова, и содействие их в немалой степени сказалось на том, что вологодские власти согласились на его скульптурную трактовку обра­за Батюшкова, в композицию памят­ника которому входила статуя Афины Паллады как напоминание о том, что старший современник Пушкина был не только поэтом, но и воином. Кроме античности у стен Софийского собора, заказчиков смущал и бронзовый конь, с которого, по замыслу Клыкова, Ба­тюшков сошел, чтобы полюбоваться открывшейся по возвращении домой панорамой вологодских храмов.

 

Вручив мне этот пригласитель­ный складень, скульптор не без за­говорщицких ноток в голосе попро­сил особо о предстоящем появлении на пьдестале Сергия Радонежского не распространяться, поскольку, как он выразился, всякое может случить­ся. Не расшифрованное им «всякое» в конце концов и произошло. Выбраться в Радонеж по каким-то рабочим делам в тот день за четыре с лишком сотни верст от Вологды мне не удалось, а из телефонных разговоров с очевидцами выяснилось, что большинство из них в село милиция вообще не пустила. Тех же, кто на площадь все же проник, убе­дительно уговаривали возвращаться восвояси, поскольку, как заверил всех милицейский майор: «Кина не будет»!

 

Машина со статуей была перехва­чена гаишниками где-то на подъезде к Радонежу, а самому Клыкову было предложено за ее сохранность не тре­вожиться. Поздним часом того же дня в мастерской скульптора заверещал дверной звонок, и вежливые люди в штатском попросили автора злопо­лучного памятника забрать свою соб­ственность, так и не ставшую в тот день народным достоянием.

 

Тогда же на экране первого канала Центрального телевидения появился бывший заведующий отделом про­паганды «Комсомолки», а в те дни по­мощник Горбачева Георгий Пряхин и принялся убеждать сограждан в том духе, что памятник Сергию, наверное, нужно когда-то воздвигнуть, но само­деятельность в этом варианте недо­пустима и так далее. Инициатива на­родных масс затормозилась (деньги на обустройство радонежцы вносили до­бровольно, свободных средств в сель­совете не было, сам же Клыков ничего за статую не требовал), но позднее да­ла неизбежные плоды, и памятник все же появился.

 

Зачем нужно было милицию от прямых обязанностей отвлекать? Ко­нечно же, в то время власти уже вы­нужденно терпимо воспринимали вся­кие (по нынешним временам) мелочи типа незначительных шумих никому, кроме создателей, не известного «де­мократического союза». Но самодея­тельное воздвижение памятника они стерпеть все же не смогли. Не могли долго разобраться и в отношении к Святому Сергию.

 

Жизнь сама все расставила по ме­стам. Монумент в Радонеже работы того же Клыкова и уже не во времен­ном варианте высится на радость земляков подвижника.

 

В деяниях русских святых антире­лигиозные власти больше всего боролись с… чудесами. Не положено было чему-то происходить без санкции сверху. Исцеление — функция врача, торжество справедливости на плечах прокуратуры, суда, милиции и так далее. А тут кто-то неведомый с не­бес начинает вмешиваться в светские дела и ставить на место неправедных, а избранным показывать дорогу к выходу из тупика. Спору нет, нема­лая или большая часть историй про избавление от недугов, всякого рода спасения воспринимается подобно сказкам. Но… сказка вроде и ложь, да в ней намек.

 

Возьмем одно из чудес Святого Сергия. Осадили вороги Опочки. На­род готов биться до последнего, да не­чем стены укреплять, одним деревом не оборонишься. Спас Святой Сергий. С его подсказки в виде явления во сне нашли ледниковые валуны вокруг да около и укрепления-таки возвели. Простенько, но доходчиво. Если с са­мого детства внедряется в сознание истина, что ты не должен на спасение свыше уповать, а сам выход из поло­жения искать, то рано или поздно она и скажется в ситуациях, когда девать­ся вроде и некуда.

 

Или еще одно посмертное Сергиево чудо:

 

«Во время вражеской осады напали на царствующий град всяческие беды и голод великий; обитель же Сергиева тоже была тогда в осаде. Между тем купцы московские, сговорившись, не спешили продавать хлеб, но ожидали, пока цена возрастет, и небогатые лю­ди приходили в совершенную нище­ту… Глядя на это, сжималось от боли сердце у Царя Василия, и повелел он продавать и покупать хлеб по одной и той же цене, однако хлебопродавцы совершенно не исполняли его повеле­ния… Созван был весь народ, всякого звания… и Святейший Патриарх Ермоген произнес пространное поучение, чтобы привести народ к любви и еди­нению и обратить к милосердию. По­том и Царь умолял всех, от вельмож до простых людей, чтобы продавали весь хлеб на рынке по одной цене и не поднимали бы цену, и чтобы богатые люди не закупали хлеб надолго и не делали бедняков еще беднее. Однако, спрятавшись в доме немилосердия и укрывшись за дверями жестокосердия, все отвечали с лицемерным унынием: «Нет, праведный Царь, нет, святой владыко, ни у кого из нас нет ничего лишнего, но только необходимое, на короткое время»…

 

И тогда Бог дал совет святителю и Царю… Призвали они инока Авраамия, Келаря Сергиева монастыря, и сказали ему: «Авраамий. сделай, как мы тебе велим: сколько имеешь хлеба в житни­цах чудотворцевых — продай на рынке по самой низкой цене». Авраамий не замедлил исполнить повеление Царя и Патриарха… самые добрые начали сни­жать цену и на продолжительное вре­мя остановились на вышеупомянутой цене. И все с благодарностью прослав­ляли и радостно воспевали великого и богоносного чудотворца Сергия, ведь доброе дело это началось от его дома. Так, по молитвам чудотворца, ослаб­ла брань диявольская. Однако враги не отступали, и опять хлебопродавцы повысили цену на хлеб сильнее преж­него, и Авраамий, как и в первый раз, получил повеление от Царя и Патриар­ха… Келарь вспомнил прежние чудеса чудотворца. и повелел служителям вывезти из житниц на продажу еще не менее двухсот мер и продавать по прежней цене. И опять была радость миру, а хлебопродавцам скорбь».

 

Далее, благодаря Святому Сергию, из стены сама собой посыпалась рожь, которой хватило и монахам, и всем, кто приходил к ним в поисках про­питания. Было ли и впрямь дарование хлеба с небес или же имелись в мона­стыре секретные запасы типа совре­менных госрезервов? Дело-то в другом. В XVII веке, когда все это происходило, царь и Патриарх, сообразив, что, гово­ря по-современному, административ­ный ресурс не работает, обязали ке­ларя усмирять хлеботорговцев сугубо рыночными рычагами. Слыша время от времени о всевозможных сговорах поставщиков на нефтяном ли рынке, либо на овощном, или же на любом другом, я все время вспоминаю Сергия Радонежского. Под его покровитель­ством келарь с подачи вышестоящих прибег к обыкновенному демпингу, сбил цены и смягчил тяготы народа. Вам это ничего не напоминает?   

 

Фото Юрий Инякин