«Государственный человек XVII века»

В номерах 9,10 «РФ Сегодня» за 2013 год опубликованы статьи сенатора Виктора Лопатникова «Русский Ришелье», «Современность узнает себя в зеркале прошлого». В них отражены основные этапы служения А.Л.Ордина-Нащокина. Вопросу о том, что явилось причиной разглядеть в Ордине-Нащокине достоинства, присущие видному государственному деятелю Франции кардиналу Ришелье (1585-1642), посвящена очередная работа нашего постоянного автора/

Теперь трудно установить, кто, когда и при каких обстоятель­ствах прировнял Ордина-Нащо­кина к Ришелье. Говорили, будто по­велось это от шведских дипломатов, которым Нащокин был известен с 1642 года, когда занимался проблема­ми пограничного размежевания. Ему было поручено вести дело о возврате земель, удерживаемых шведами после заключения Столбовского мира (1631). В ходе изматывающих переговоров шведы впервые столкнулись с лично­стью, способной говорить с ними на равных, а в чем-то даже и превосхо­дить их. И далее, в 40-50-е годы, служ­ба Нащокина на западных рубежах сопровождалась вовлеченностью как в военное, так и в дипломатическое противостояние с северным соседом. С тех пор для шведов Нащокин стал главным раздражителем, неудобным партнером по переговорам. Заключен­ное после трехлетней войны в Вилиесари российско-шведское перемирие (1658) — безусловная заслуга Ордина-Нащокина. Своим упорством и силой убеждения ему, пусть на время, но удалось приблизить решение пробле­мы доступа Московии к Балтийскому побережью. Московская Русь, убеждал он шведских переговорщиков, ведет войну с одной только целью — восста­новление исторической справедливо­сти. «Швеция, пользуясь несчастными обстоятельствами Руси, насильно от­торгла у нее земли» (В.О. Ключевский), оттеснив русское государство от бере­гов Балтики и прямых торговых свя­зей с Европой. Это обстоятельство бу­дет неизменно ставить перед русски­ми вопрос о возвращении на исходные рубежи, о преодолении препятствий на этом пути. Не лучше ли решить этот вопрос теперь, путем мирных пе­реговоров, когда для этого сложились условия, или шведам и дальше пребы­вать в ожидании очередной войны, ко­торая неизбежно начнется, как только Русь соберется с силами?

Ордин-Нащокин выбивался из общего ряда государевых людей того времени. Производя впечатление чест­ного и прямодушного человека, Нащо­кин поражал своей убежденностью, упорством, неожиданными изгибами мысли. Он обращал на себя внимание своей неординарностью, отличался живостью ума, умением строить диалог. К тому же владел иностранными языками. Помимо всего, был неподку­пен. «Наихитрейшая лисица, — мастер своеобразных и неожиданных полити­ческих построений» (В.О. Ключевский. Соч. в 9 томах. Т. 3, 1988, стр. 315) — он умел разгадывать замыслы против­ника, не допускал промахов. И все же существовала ли иная, более глубокая причина видеть в нем русского Рише­лье? Достаточно ли только этих све­дений для того, чтобы утвердиться в правильности и допустимости подоб­ного взгляда на личность Нащокина? Что на деле могло послужить поводом для сопоставления таких разных, раз­деленных временем и обстоятельства­ми государственных деятелей? Право­мерно ли примерять достоинства лич­ности, оставившей столь яркий след в европейской истории, к не именитому, одному из подданных русского царя?

Трудность заключается еще и в том, что объем сведений о каждой лично­сти неравноценен. Известное о Рише­лье многократно превосходит извест­ное о Нащокине. Судьба кардинала, как никакая другая, в ходе времен об­растала легендами, мифами. Его образ воссоздан в исторических хрониках, в художественной литературе. В них ка­жущаяся достоверность, подлинность не во всем совпадает с правдой исто­рии, но возносит имя Ришелье на пье­дестал. Другое дело Ордин-Нащокин. Многое из того, что принято считать источниками, разрозненно и отраже­но скупо. Становление личности, раз­витие карьеры, этапы государственной службы едва просматриваются.

И все же, несмотря на перечислен­ные трудности, попытка установить, в чем разнятся, а в чем, быть может, и перекликаются судьбы этих двух исторических деятелей, имеет особый смысл. Если сопоставление с Ришелье не лишено оснований, то открывается возможность восполнить недостаю­щее, по крайней мере, полнее пред­ставить, каким был Ордин-Нащокин, укрепиться в правильности суждений о его достоинствах.

Если служение Ришелье и Ордина-Нащокина имело схожие черты и при­знаки, было бы важно понять, в силу каких причин одному удалось продви­нуться далеко, а другому пришлось остановиться на полпути. Было ли появление и Ришелье, и Ордина-Нащокина на политической сцене предопреде­лено закономерным ходом историче­ского процесса или в том и в другом это был всего лишь случай, эпизод?

Открытым остается, в какой мере, и был ли вообще осведомлен Ордин-На­щокин о Ришелье и его государствен­ной деятельности? Можно ли говорить о прямом влиянии, заимствовании или переносе Ордином-Нащокиным идей, новаций, опыта Ришелье на русскую почву? В каком виде и какими путями поступали в Москву сведения о проис­ходящем в европейских государствах? Кому и в каком объеме они были до­ступны? Всемирная история знает раз­ные по масштабам явления, события, повторяемые в своей сущности. Одни в силу противоречивых обстоятельств не всегда своевременно распознава­лись, оставались на бумаге, другие же оказывались востребованны.

Служение Ришелье и Ордина-Нащокина разделено временем, изме­ряемым продолжительностью жиз­ни одного поколения. Что и в каком виде проникало в Московию из того, чем жила Франция времен Ришелье? Эпоху Руси середины XVII века труд­но назвать информационной. Опре­деляющую роль тогда играла народ­ная молва. Сведения передавались в пересказе, подвергаясь субъективным толкованиям заезжих иностранцев. Не вызывает сомнения их скудность, от­рывистость. Смута конца XVI — начала XVII века нарушила каналы связи Руси с внешним миром. Наладить их Нащо­кину удалось лишь к 70-м годам XVII века, когда он был назначен на руко­водство в Москве. Именно при нем началось восстановление утраченных дипотношений. Была организована по­чтовая связь с Европой, приступили к изданию первой периодической газе­ты «Куранты».

Представления о Московии сере­дины XVII века как о глухой, изолиро­ванной от остального мира окраине не лишены оснований. Многое из то­го, что предопределяло устои жизни других сообществ, общедоступным для москвитян не было. Борьба с «тлетворным влиянием Запада» велась всеми средствами. Особую роль при этом играли борьба с ересью, межцер­ковный антагонизм. «Держать границу на замке», избавлять россиян от про­никновения чуждых идей, взглядов удавалось, но отнюдь не всегда и во всем. Среди москвитян были и такие, кто вопреки запретам пытался узнать, «как там у них», не отгораживался, не стремился с порога гнать от себя и других новое знание. Им было свой­ственно желание понять суть, ценно­сти, смыслы полезного для устроения жизни. В этом отношении общение на пограничных с Русью рубежах, где начинал служение Ордин-Нащокин, не могло не способствовать расши­рению его представлений не только о том, какие там порядки, но и как эко­номически устроена там жизнь. Воз­можность воплотить нечто близкое к тому, чем руководствовался Ришелье, у Ордина-Нащокина появилась спустя полтора десятилетия после того, как кардинал ушел из жизни. Известно ли ему было о документе под названием «Политическое завещание» — автор­ского труда Ришелье, посвященного искусству государственного управ­ления? На этот счет остается только строить предположения…

Приступая к сопоставлению двух личностей, следует прояснить подлин­ное знание о Ришелье — государствен­ном деятеле. Что на самом деле при­несло ему признание, обеспечило ме­сто в истории? В романах Александра Дюма образ Ришелье выписан настоль­ко достоверно, насколько это отвечало художественным замыслам автора. Книги Дюма увидели свет спустя два века после кончины Ришелье. Далеко не все в них подлинно, близко к истине.

Арман Жан де Плесси, кардинал Ри­шелье (1585-1642), принадлежал к при­вилегированной части дворянского со­словия, родовые корни которого вели вглубь времен, к XII веку. Происхожде­ние открывало ему дорогу к аристо­кратической иерархии. Стремительное восхождение к высотам власти послу­жило поводом для «благожелателей» относить молодого священника к «наи­более удачливым и сверходаренным». И в самом деле, карьерные ступени, какие преодолевал будущий кардинал, а затем фактический правитель Фран­ции, подтверждают и то, и другое. Он сумел закончить Сорбонну, получить кардинальский сан, послужить губер­натором Гавра, Бруажа, занять место в парламенте с «правом заседать рядом с пэрами». Свою одаренность он под­твердил тем, что к 32 годам стал епи­скопом Люсонским, вошел в Королев­ский Совет, а через полгода его назна­чили главой, далее хранителем печати королевы-матери — Марии Медичи. Кроме того, он занял высшие должно­сти в командовании флотом и армией. В возрасте 44 лет по приказу Людови­ка XIII назначен главным министром государства. Головокружительная карьера выстраивалась для Ришелье отнюдь не безоблачно, в атмосфере «ядовитой враждебности и злобы», не­предсказуемых обстоятельств, угроз. Из доверенных лиц Марии Медичи он превратился в ее врага, которому она пыталась мстить до конца своей жиз­ни. Ришелье действительно человек удачливой судьбы, но его политиче­ское долголетие предопределяла и его одаренность. Помимо всего другого, значительного, интересного, в биогра­фии кардинала, нас в данном случае интересуют ключевые ценности, то существенное, что определяло замыс­лы, планы, действия первого министра Франции.

Главное, что составляло сердцеви­ну его политики, — «признание госу­дарственной цели превыше всякого другого соображения». Ради их до­стижения он требовал безусловного и полного подчинения при твердой правящей воле. Ришелье задумал по­степенно заменить знать, преследую­щую личные интересы, чиновниками на жаловании, формируя из них де­еспособные органы управления. Не сословная принадлежность, а образо­ванность и одаренность должны пре­допределять роль личности во власти. Дворянству подобает нести военную службу, судьям — разбирать судебные дела — этим исчерпывалась их компе­тентность. «Истый государственный человек», он отводил церкви лишь ту роль, которая отвечала политическим планам государства, одновременно не допуская вмешательства в дела свет­ские. Взгляды на внутреннюю полити­ку были не отделимы от внешних сно­шений, которые Ришелье выстраивал, исходя из соотношения сил и положе­ния дел в окрестных государствах. Его известность в Европе определялась столкновением интересов Франции в противостоянии с главными конкурен­тами и противниками — Австрией, Ис­панией, герцогствами Италии.

«Служение государству составляло основу политики кардинала-герцога: в него входили верность монархии, по­виновение королю, приведение знати к подчинению, административная цен­трализация, усиление армии и флота, деятельная борьба с Австрийским До­мом, устройство внутри страны круп­ных престижных учреждений (Акаде­мии, королевской типографии), стрем­ление к независимости и усилия по поддержанию в Европе французского перевеса сил» (Франсуа Блюш. Рише­лье. М. Молодая гвардия. 2006.)

Ришелье выковал армию, морской флот, дипломатическую службу, служ­бы осведомителей и шпионов, при­давших государственному аппарату устрашающую мощь в международ­ном плане».

«Министр-кардинал способствовал реальному участию во власти высоко­поставленных чиновников; он дал им точку приложения интересов в подчи­нении государству, в котором король является лишь первым служителем».

Многое в судьбе Ришелье прояс­няет оставленное им «Политическое завещание», написанное «с той целью, чтобы прошлое служило правилом бу­дущему». Это своеобразное пособие в управлении государством содержало ряд установок, практических настав­лений о том, каким надо быть прави­телю, каких норм, принципов следует придерживаться. «Государственные интересы должны быть единственной точкой отсчета для тех, кто управляет государством». На смертном одре, ког­да его попросили о прощении тех, кто ему нанес вред, Ришелье произнес: «У меня никогда не было других врагов, кроме врагов самого государства».

Ближний боярин Афанасий Лав­рентьевич Ордин-Нащокин не оставил трудов, где бы целостно были отра­жены его взгляды. Дошедшие до нас доклады, письма, отклики позволяют, однако, систематизировать то, какие подходы, идеи, проекты закладывал он в основу государственной деятель­ности. Видный российский историк конца XIX — начала XX вв. В.О. Клю­чевский проделал эту работу, выделив наиболее существенное, то главное, из чего складывалось его служение:

«Ордина-Нащокина преобразова­тельная программа свелась к трем основным требованиям: к улучшению правительственных учреждений и слу­жебной дисциплины, к выбору добро­совестных и умелых управителей и к увеличению казенной прибыли, го­сударственных доходов посредством подъема народного богатства путем развития промышленности и торгов­ли» (В.О. Ключевский. Соч. в 9 томах. Т. 3, стр. 317-327).

«Нащокин по-своему смотрел на порядок внутреннего управления в Московском государстве — он был не доволен как устройством, так и ходом этого управления: правительственны­ми учреждениями, приказными (чи­новными) обычаями, военным устрой­ством, нравами и понятиями обще­ства. Не мог помириться с духом и привычками московской администра­ции, деятельность которой неумерен­но руководилась личными счетами и отношениями, а не интересами дела».

«Во всем, и прежде всего, он имел в виду государственный интерес, общее благо, будь то заведение флота на Бал­тийском море, устройство загранич­ной почты, даже просто разведение красивых садов с выписанными из-за границы деревьями и цветами».

«Исходная точка его преобразова­тельных планов заключалась в том, чтобы во всем брать образец с Запада, делать по примеру сторонних чужих земель, при этом думать о том, что можно и чего не нужно заимствовать, добиваясь согласия в исканиях обще­европейской культуры с национальной ее самобытностью».

«Наблюдения за жизнью Западной Европы привели его к сознанию глав­ного недостатка московского государ­ственного управления, единственно направленного на эксплуатацию на­родного труда, а не на развитие произ­водительных сил страны… Народнохо­зяйственные интересы приносились в жертву фискальным целям и ценились правительством лишь как вспомога­тельные средства казны. Он едва ли не раньше других усвоил мысль, что на­родное хозяйство само по себе должно составлять один из главнейших пред­метов государственного управления. Нащокин был одним из первых поли­тэкономов Руси».

«Нащокин в восемь месяцев псков­ского воеводства успел не только обдумать идею и план сложной ре­формы, но и отладить суетливые под­робности ее исполнения. Здесь при участии воеводы выработаны были статьи об общественном управлении города Пскова в 17 статьях. Важней­шие положения касаются преобра­зования посадского общественного управления и суда и упорядочения внешней торговли — одного их самых деятельных нервов экономической жизни Псковского края».

«У Нащокина были свои дипломати­ческие планы, свои образные взгляды на задачи внешней московской по­литики. Ему пришлось действовать в ту минуту, когда ребром были по­ставлены самые щекотливые вопро­сы, питавшие непримиримую вражду Московского государства с Польшей и Швецией, вопросы о Малороссии, о Балтийском береге. Обстоятельства поставили Нащокина в самый водо­ворот сношений и столкновений, вы­званных этими вопросами».

«Он сделал несколько военных опытов, заметил недостатки в во­енном устройстве и предложил про­ект его преобразования, высказывая мысль о регулярной армии, комплек­туемой рекрутскими наборами из всех сословий».

Нельзя не отдать должное сходству в подходах, замыслах, деяниях двух политиков, жизнь и служение кото­рых определяли примерно одни и те же цели и сопутствующие политиче­ские обстоятельства. И если одному из них, Ришелье, они благоприятство­вали, другому в этом было отказано. Ордину-Нащокину довелось осуще­ствить лишь долю из того, что удалось Ришелье. Его вклад в укрепление рос­сийской государственности несправед­ливо мал по сравнению с тем, что при­внес Ришелье в преобразование и по­строение современной ему Франции.

Людовик XIII, «робкий, сознавав­ший свою умственную зависимость, слабый телом, далеко не речистый», (Новая история. Сочинения Оскара Иегереа в 4 томах. СПб, издание Маркса 1894. Т. 3, стр. 322) нашел в себе силы противостоять весьма влиятельной знати, возглавляемой его матерью, ко­ролевой Марией Медичи. Монарх чув­ствовал потребности «в человеке силь­ном, таком, кто один способен нести бремя правления благодаря своему го­сударственному уму и силе воли». Во главе государства Ришелье оставался на протяжении 18 лет.

По-другому складывались судьба и служение Ордина-Нащокина. При том, что «не слишком образованный и не очень одаренный» русский царь по своим качествам мало чем отличался от Людовика XIII, Алексей Михайлович стремился не просто царствовать, но и править. Деятельность Ордина-На­щокина в качестве главы правитель­ства продлилась около четырех лет. Однако по-настоящему плодотворным был лишь первый год его нахождения в верховной власти. Мелочная опека, «повеления и хотения» дестабили­зировали, укрощали моральный дух первого министра. Ему так и не дали довершить намеченную им программу преобразований. Винить Нащокина в этом нет оснований, тем более искать тому причину в свойствах его харак­тера. Ордину-Нащокину на самом деле не доставало не только удачливости, но и искушенности и гибкости в по­литическом обхождении, в умении ориентироваться в лабиринтах власти. Были и другие обстоятельства, от не­го не зависящие. Алексей Михайлович не стал для Ордина-Нащокина твер­дой опорой и защитой. Самодержцу не хватало последовательности, рас­судительности, а подверженность сторонним влияниям не позволяла крепко держать курс государственно­го корабля. Болезненную реакцию у властителя вызывало в подчиненных «высокоумие», «возношение» подчи­ненных, их «упорство бусурманское», когда казалось, что высоте его по­ложения может быть нанесен ущерб. Подобные проявления царь пресекал довольно жестко, отбивая у прибли­женных охоту перечить, настаивать на своем. «Летось ходил дуростью, а ныне во всем желает указу»,- отмечает царь покорность князя Ф.Н. Одоевского на сделанное ему внушение. Нащокин стал воплощением качеств, какие по тем временам выступали помехой его деятельности: «развитой политический ум, способный наблюдать, понимать и направлять общественные движения, с самостоятельным взглядом на вопро­сы времени, с разработанной програм­мой действий, наконец, с известным простором для политической деятельности, — целый ряд условий, присут­ствие которых мы совсем не привык­ли предполагать в старом Московском государстве» (В.О. Ключевский. Соч. в 9 томах. Т. 3. М. 1908, стр.314-329).

В отличие от того, насколько это доступно в отношении кардинала Ри­шелье, мы лишены возможности под­робно проследить многое из перипе­тий судьбы Ордина-Нащокина. И тот, и другой при жизни удостаивались не столько великих похвал, сколько об­лыжных поношений, порицаний. Одни, как уже отмечалось, возвышали Орди­на-Нащокина, другие клеймили, назы­вая новым воплощением Малюты Ску­ратова. «Перед всеми людьми за твое государево дело никто так не возненавижен, как я», — писал Нащокин царю. Он подвергался откровенной травле. В его адрес сыпались оскорбления, угро­зы. Попытки обвинить в государствен­ной измене звучали и раньше, но после успеха дипмиссии в Андрусове ориен­тация на политический союз с Поль­шей, меры по укреплению договора с поляками трактовались едва ли не как предательство интересов государства.

Каких только поношений ни выпа­дало и на долю кардинала Ришелье! В них находилось место эпитетам, срав­нениям, прозвищам, имеющим отно­шение как к истории, так и к мифоло­гии. Его называли тираном Диониси­ем, Тиберием, Иродом, Гелиогобалом…. Он и «демон среди людей», «достойный представитель Люцифера», «безрогий сатана», «князь ада» и т.п.

Кардинал отличался особыми спо­собностями в борьбе с интригами и заговорами, умел вовремя предугады­вать маневры врагов, сводить с ними счеты. Ордин-Нащокин этими каче­ствами наделен не был, оказался в одиночестве, беззащитен. Если Людо­вик XIII в критический момент принял сторону кардинала и далее оставался с ним до конца, то Алексею Михайло­вичу не хватило ума и дальновидно­сти последовать по этому пути. Мо­тивы, по которым русский царь отка­зался от доказавшего делом свою эф­фективность, преданного государевой службе боярина, выглядят отнюдь не убедительными. Недовольство, «строп­тивость», «обидчивость», «капризность» едва ли не единственные доводы, до­ступные исследователям, объясняю­щие его опалу. Однако относимы они лишь к поверхностным признакам. Было и это, но в какой мере подоб­ное вступало в конфликт с нуждами государства, едва только достигшего долгожданной стабильности? Андрусовский договор стал значительной, но лишь частью решения вплетенных в тугой клубок проблем. Достигнутый дипломатический успех породил в ца­ре иллюзию скорого преодоления и всего другого. Он стал подталкивать Нащокина к односторонним действи­ям, навязывая диктат по отношению к партнерам по переговорам. Такой под­ход лишь усугублял, отдалял решение первостепенных задач внутреннего порядка.

Читайте также:

• Русский Ришелье • Виктор ЛОПАТНИКОВ: Современность узнает себя в зеркале прошлого

По внушаемым царю подозрениям Нащокин стал слишком много брать на себя, проявлял самостоятельность в делах, пренебрегая волей самодерж­ца. «Царской большой печати и госу­дарственных великих посольских дел сберегатель» отдавал себе отчет в не­обходимости последовательно решать вопросы, остававшиеся за чертой Андрусовского перемирия. Нащокин видел такие возможности в тактике, в политическом маневрировании. «С польским королем следует мириться умеренно, чтобы поляки не искали потом случая отомстить», — убеждал царя Ордин-Нащокин. Эта его позиция не встречала понимания, лишь вы­зывая раздражение, недовольство. В окружении царя возобладали «ястре­бы», для которых предшествующий трагический опыт уже во внимание не принимался, и дальнейшее отношение с польской стороной, по их мнению, следует вести с позиции силы. Между тем, Нащокин видел перспективу соз­дания Союза двух славянских народов. В их основе общность целей, сосредо­точенных вокруг Балтики, в их беспре­пятственном доступе к пролегающим через море торговым путям. С одной стороны, царь подвергался давлению «сильных людей», страдавших верхо­глядством, убежденных в том, что посулы, деньги способны «уломать» поля­ков, подвигнуть их на новые уступки. С другой — гетманы Украины, церков­ники правобережья запускали слухи, клевету, посчитав себя отверженны­ми, брошенными Москвой на произ­вол «католицкой» Польши. Здравому смыслу места оставалось все меньше. Пространство для умеренности, для спокойной рассудительной диплома­тии сужалось. Нащокин, насколько мог, убеждал: «От многих кровавых распрей посольскими трудами Господь Бог успокоит». Однако, не был услы­шан. Терпеть далее закулисную возню, унижения становилось выше сил. Ор­дин-Нащокин подал в отставку. Ушел в монастырь, постригся в монахи.

Теперь трудно доподлинно уста­новить, шведские ли дипломаты при жизни или русские историки постфак­тум определили Ордина-Нащокина «русским Ришелье». Обнаружить где-либо в архивах документы, сведения, подтверждающие влияние преобразо­вательных идей Ришелье на политиче­ское поведение Ордина-Нащокина, не удается. Однако, реальности Франции начала XVII века, как и Московии его второй половины, говорят о схожих обстоятельствах, в которых оказа­лись два государства, — это состояние упадка, экономический тупик, обо­стрение внутренних противоречий, внешние угрозы. Абсолютная монар­хия, воплощенная в Людовике XIII «Справедливом» и в Алексее Михай­ловиче «Тишайшем», нуждалась в под­держке, в укреплении. Монархам не хватало способностей для того, чтобы управлять, преодолевать проблемы, сглаживать противоречия. Истори­ческий опыт абсолютных монархий Европы, как и реальности русского Средневековья, убеждали, что монар­хическая власть, воплощенная в лич­ности самодержца, лишь тогда в со­стоянии находиться на высоте, когда монарх от природы наделен способно­стями, собирая вокруг себя наиболее одаренных, преданных сограждан.

В том же, что касается личной судьбы Нащокина, В.О. Ключевский резюмирует: «Если Вы вдумаетесь в превратности, в мысли, в чувства, во все перипетии описанной госу­дарственной деятельности далеко не рядового ума и характера, в борьбу Ордина-Нащокина с окружающими условиями, то поймете, почему такие счастливые случайности были у нас редки». (В.О. Ключевский. Соч. в 9 то­мах. Т. 3, 1988. С. 329).

Тем не менее, историческая справедливость все же восторжествовала. Принадлежавшие Ордину-Нащокину идеи и ценности оказались востребованны. Спустя два десятилетия после его кончины Петр I положил их в основу своей преобразовательной программы. Жаль только, что нашему герою не суждено было об этом узнать…