«Да раздражу глубину сердечную!»

Нам нередко приходится слышать рассуждения о риторическом даре патриарха Кирилла, о его правильной, грамотной и стилистически богатой речи. Возможно, это объясняется тем, что, родившись в Ленинграде ровно 75 лет назад, 20 ноября, будущий патриарх в полной мере усвоил речевую культуру знаменитой и ныне почти исчезнувшей «питерской интеллигенции». Будучи митрополитом, и позже, в патриаршестве, предстоятель Русской православной церкви стремился и поныне стремится не зарывать талант и возрождать традиции древнерусского риторического жанра — слова в своих выступлениях. Кстати, это характерно и для других представителей нашего духовенства. Учитывая этот факт, едва ли придёт в голову сетовать на то, что у современной Русской православной церкви нет своего языка или что язык этот какой-нибудь стёртый и безликий.

Но ведь язык — это не только орнаментальные узоры красноречия в духе искусных русских риторов (вспомним образцы знаменитого «плетения словес» XIII века). Это в первую очередь проповедническая убедительность, умение быть точным и искренним: «Да раздражу глубину сердечную!» — как говорили иногда составители патериков. И потому выступления патриарха звучат не только в защиту вечных истин, нравственности и веры. Они улавливают нерв времени, эхо больших событий и раскрывают их смысл на фоне исторической и внеисторической миссии Церкви.

Такой талант даёт высокую меру свободы и ответственности. Им наделяются те, кто умеет «предугадать как наше слово отзовётся». Он страхует мысль говорящего от плена стереотипов и идеологем, от влияния политтехнологий и тотального пиара, но делает её источником поводов для неспешных и благочестивых размышлений.

______________

Риторика патриарха Кирилла в полной мере соответствует этому определению. В числе многих важных тем главы Русской православной церкви есть и тема языка, по-христиански бережного отношения к нему как к Логосу, как к Божьему дару.

Выступая на Международном съезде учителей и преподавателей русской словесности 11 ноября 2021 года, Святейший Патриарх Кирилл вновь коснулся этой темы. С тревогой процитировал он мысль известного филолога Виктора Марковича Живова о том, что всякая «культурная революция, по крайней мере в России, есть и лингвистическая революция». И вспомнил о трёх волнах «новояза» в нашей стране, имевших место в 1730-е, после 1917-го, когда «язык наводнился словами-аббревиатурами, канцеляризмами, вульгарной лексикой и элементами так называемого блатного жаргона», и в 1990-е, когда «в русскую речь «ворвались» англоязычные слова и выражения».

Сегодня у нас новые проблемы в языковой сфере. «Как быть со словами, написанными вроде бы кириллицей, но при этом являющимися транслитерацией английских слов?» — задаётся вопросом патриарх и высказывает мнение о том, что уместно было бы создать если не правовой, то хотя бы общественный механизм регулирования этой проблемы для исправления ситуации.

Иногда приходится слышать, что любые языковые изменения — это естественное развитие, хотя явные кальки («активности», «компетенции» и транслитерации, например «кейс») скорее говорят о культурной зависимости и языковом неравенстве. Едва ли эта ситуация неизбежна. Вспомним, сколько выражений советской эпохи ушло вместе с ней, хотя в какой-то момент тоже казалось, что это естественный ход развития языка.

Языковая политика — сфера чрезвычайно тонкая и чувствительная, напоминает патриарх Кирилл, обращаясь к преподавателям-словесникам и подчёркивая при этом: «Особая ответственность ложится на плечи наших педагогов, призванных задавать тон, образец речевой культуры». Патриарх говорит о неприемлемости ситуации, когда «преподаватель вдруг начинает переходить во время занятий на молодёжный сленг <...> чтобы вызвать симпатии у аудитории, продемонстрировать вовлечённость в молодёжную среду. Думаю, это ложное целеполагание”.

Ещё одну болезненную по сегодняшним меркам тему — диджитализации и виртуализации — Святейший Патриарх поднял на встрече с делегатами IX фестиваля «Вера и слово» («Церковь в меняющемся мире: вызовы и уроки цифровизации»). Он говорил об угрозе для личной духовной жизни пандемии и связанными с ней издержками виртуализации, всё более претендующими на статус «новой нормальности».

«Возможно ли полноценное христианство в виртуальном пространстве?» — задаётся вопросом предстоятель Русской  православной церкви. И со всей определённостью отвечает: нет. Призывая не отвергать само использование цифровых технологий, патриарх настаивает на том, что «преемственность благодатных даров, передаваемых буквально из рук в руки, начиная с апостолов и до сего дня, не терпит никакой виртуализации». Виртуальное богообщение — суррогат подлинного. Оно столь абсурдно, как и «виртуальное» спасение души, «виртуальный рай» и «виртуальный ад».

Читайте также:

• Необходимо провести Всемирную перепись русского народа • Зачем России нужна философия в разгар мирового кризиса

Отсюда и такая особенность риторического стиля патриарха, как избегание выражений «цифровизация», «цифровое общество», но не выражения «цифровые технологии». Вполне очевидно, что технологии контролируются пользователем. Но когда «цифровизация» выходит за рамки технологий, стремясь алгоритмизировать само поведение человека и уподобить естественный интеллект искусственному, это уже противоречит статусу человека как образа и подобия Божьего. Ведь у Бога не искусственный интеллект. Кроме того, социальная алгоритмизация, при которой за всё отвечает «система», избавляет чиновников и политиков от ответственности за принимаемые решения, что противоречит нормам демократии.

Касаясь инфо- и медиасферы, патриарх подчеркнул, что во главе угла должно быть «качество представляемой информации». Задача информации, как говорят кибернетики, — уменьшать неопределённость. Поэтому недостаток качества не компенсируется количеством, он превращает информацию в бесполезный «информационный шум», и тогда избыток информации равнозначен её отсутствию. Чтобы этого не происходило, требуется профессионализация в информационной политике, в том числе среди священников, которым необходим «навык преодоления специфических для медиасреды искушений». Главное, по мысли патриарха, - это чтобы священник умел привести человека «ко Христу, а не к самому себе», когда священники-блогеры «в первую очередь заботятся о количестве лайков», а не о пользе Церкви. Особенно это касается, подчёркивает патриарх, тех «любителей критики Церкви», кто «призывает к реформированию и в каком-то смысле даже расшатыванию её устоев». Данное высказывание Святейшего Патриарха, бесспорно, содержит прямой ответ идеологам «православной реформации» и церковного республиканизма. Церковь не может позволить себе игнорировать тенденции к расколам. Кликушеству и клоунаде патриарх противопоставляет продуктивную дискуссию в рамках Межсоборного присутствия.

Отдельный интерес представляет октябрьское интервью патриарха Кирилла журналу Forbes France. Говоря об «Основах социальной концепции Русской православной церкви», принятых на юбилейном Архиерейском соборе 2000 года — а в разработке этого документа он, как известно, принимал самое активное участие, — глава Церкви указал на расхождение духа этого документа с идеей «естественного эгоизма человека» и подчеркнул, что «стремление к самообогащению как высшей цели жизни» противно христианскому мировоззрению», но стимулируют эти стремления «финансово-экономические элиты, транснациональные корпорации», а не «экономическая наука».

Сегодня независимые западные учёные всё чаще признают: деградация системы образования и культурных институтов на Западе — это сознательная политика ради достижения чисто экономических целей. Активно слушая Баха или читая Данте, человек становится менее активным покупателем, отчего страдает рыночное общество и прибыли его бенифициаров. А это, в свою очередь, толкает правящие элиты на позиции воинствующего антиинтеллектуализма. Итог такой тенденции, по мысли предстоятеля нашей Церкви, — «нравственная деградация обезбоженного общества».

По мнению патриарха Кирилла, экономика — составная часть социально-нравственного целого и решение экономических вопросов в отрыве от нравственных и социальных невозможно. В качестве иллюстрации этого тезиса он справедливо ссылается на опыт православных монастырей. Вполне очевидно, что там отсутствовало, к примеру, частное присвоение ссудного процента в отличие от опыта финансово-биржевого капитализма. Вред от «средневекового ростовщичества времён Фомы Аквинского», говорит патриарх, сравним с «сегодняшним разрушительным влиянием микрофинансовых организаций» и «так называемых коллекторских агентств».

Также, по мнению патриарха Кирилла, для экономики критически важен такой фактор, как институт семьи. «Капитализму, который не умеет «производить людей», поощряя семейные ценности, приходится завозить новых потребителей извне. Из тех регионов, где действуют другие модели поведения», — завершает предстоятель РПЦ свою мысль.

С точки зрения патриарха, вполне возможен третий путь между гиперматериалистическим капитализмом и революционным марксизмом, а «превращение и капитализма, и марксизма в подобие новой квазирелигии одинаково недопустимо». Действительно, избегать стоит в равной мере как правого, так и левого мальтузианства, и, вспоминая о жертвах Освенцима и   Талергофа, мы должны видеть в них такое же закономерное следствие либеральной идеологии, как в ГУЛАГе мы видим следствие идеологии коммунистической.

Милосердие, взаимовыручка и жертвенность — таковы неотъемлемые элементы здоровых отношений между людьми в их христианском понимании. И выступления Святейшего Патриарха Кирилла дают нам почувствовать это в полной мере.