Церковь нужна, чтобы человек остался человеком

О роли православия в жизни современной России, об отношении общества к институту церкви обозреватель «РФ сегодня» беседовала с известным историком церкви, доктором исторических наук, главным научным сотрудником Института российской истории РАН Николаем ЛИСОВЫМ.

 

 

— Начнем с «жизни социума» — с присутствия церковности и духовно­сти в современной культуре.

Вопреки утверждениям иных пу­блицистов о возрождении православия, известно, что по-настоящему ве­рующих — тех, кто посещает церковь, причащается, соблюдает посты, не более 10 процентов населения Рос­сии. Но… гораздо большее число на­ших граждан крестят детей, все боль­ше молодых россиян венчаются и чуть не все поголовно отпевают в церкви почивших родственников. То есть она существенно входит в культурную и духовную жизнь человека. Прошло почти сто лет с 1917 года, а вытеснить или заменить чем-либо религиозную традицию в обряде, в семье, в быту не удается. Возникает вопрос: а надо ли ее заменять? И тут я позволю себе коснуться более «высокой» надстрой­ки национального менталитета.

В выставочном зале на Крымском валу прошла большая выставка к 150-летию со дня рождения велико­го русского художника Михаила Не­стерова. Куда его деть? С «Видением отрока Варфоломея», «Молодостью преподобного Сергия», со «Святой Русью» — всей религиозной по со­держанию живописью? Хорошо, это филиал Третьяковки. Отправляемся в Музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина, на выставку прерафа­элитов. И это тоже религиозное искус­ство! Значит, речь не только о «русском менталитете», славянской «загадочной душе». Мы ничего не поймем и не вос­примем в мировой живописи и ее сю­жетах, не зная христианской основы европейской культуры. Весь Тициан, весь Рубенс, весь Эль Греко, весь Ра­фаэль, весь Леонардо да Винчи. Не­смотря на смутные «коды да Винчи», люди, прежде всего, смотрят его «Ма­донну Литту» или «Сикстинскую Мадон­ну» Рафаэля. С чем мы останемся, ес­ли уберем это из своей жизни?

 

 

— Оно само убирается. Великое наследие уходит из нашей жизни, ес­ли мы не способны наследовать, не осознаем и не чувствуем себя наслед­никами и преемниками. Если человек стоит перед картиной Эль Греко, не зная, что такое «Снятие пятой печати» (потому что не читал Апокалипсиса), и, не умея ощутить духовной реально­сти, воплощенной на полотне? Если он смотрит на «Благовещение» Ботти­челли, а сам не слышал, и ему никог­да не разъясняли глубокого смысла «благой вести» о пришествии в мир Сына Божия и его рождении от Девы Марии? Без этого мы ничего не мо­жем понять не только в отечественной, но и в мировой культуре. Отказаться от христианского наследия нашей хри­стианской цивилизации значит непо­правимо обворовать себя и последу­ющие поколения. Это куда хуже, чем борьба с религией большевиков. За их запретом угадывалось наличие чего-то серьезного. Они сами пытались вне­сти в жизнь какие-то идеалы и реально жертвовали собой во имя их. Никуда не деть ни Николая Островского, ни Павку Корчагина. А сейчас какой иде­ал? Пиво баварское? Нам ради него надо отказаться от «Сикстинской Ма­донны»? Ради «Макдональдсов»? До­стоевский говорил, что в мире есть вражда и соперничество идеала со­домского и идеала мадоннского. Те­перь еще хуже. Содомский идеал уже процветает, он не рассматривается как соблазн, грех или преступление, 16 стран уже признали право на со­домские свадьбы. Они победили Ма­донну. Большевики-то только хотели придать ей немного комсомольского антуража и представляли Мадонну как «трудящуюся женщину с ребенком», а нынешние культуртрегеры готовы ее уничтожить. Романы и фильмы о голу­бых в моде, за них дают премии.

 

 

—Я специально не касаюсь по­ка России. В Северной Европе, Ан­глии храмы пустуют и превращаются в клубы. Британцы поломали все свои храмы, сожгли религиозные святыни и мощи еще в XVI веке, при Кромвеле, когда протестанты боролись с като­лическим наследием. Вальтер Скотт изображает разрушенные древние аббатства… А кто это сделал? Не па­пуасы, не гитлеровские бомбарди­ровки, а англикане, протестанты, сози­давшие английское «преуспевание». Великая французская революция про­возгласила культ разума и предложи­ла вместо поклонения Святой Деве посадить на алтарь в Нотр-Даме го­лую девку. А сегодня во французских школах под угрозой ареста и тюрьмы запрещается носить не только паран­джу, но и крестики. Если французский учитель скажет вам то, что я говорю, его немедленно уволят. Теперь там зако­нодательно запрещено папу называть папой, а маму мамой, чтобы не оби­жать однополые семьи. Если нельзя упоминать Адама и Еву, говорить об их сыновьях Авеле и Каине, то что же во­обще остается от мировой культуры и цивилизации? Почему религия отменя­ется? Не потому ли, что в ней впрямую запрещено мужеложство и всякие иные грехи, которые теперь не только не считаются грехами, но даже и при­ветствуются? Мы видим зримые при­знаки одичания человечества по мере его отказа от религиозных идеалов.

 

 

— Об этом неоднократно говорил патриарх Кирилл. Но я о культуре… Ес­ли мы хотим остаться людьми, хотим быть вместе с Эль Греко, Тицианом, Рафаэлем, Андреем Рублевым, Фео­фаном Греком, то просто обязаны со­хранить свою религиозную основу как память о том, что наша европейская цивилизация построена на мощном нравственном христианском фунда­менте. Наш долг — донести ее дости­жения до будущих поколений, чтобы они были людьми, а не скотами.

 

 

— Противоречия нет. Задумайтесь, почему 1025-летие Крещения Руси от­мечалось не столько как церковный, сколько как праздник российской державности и единства восточносла­вянских народов — России, Украины, Беларуси? Потому что, крестя Русь, Владимир Красное Солнышко тем самым ввел ее в «Византийское со­дружество», сделал преемницей Ви­зантийской православной империи, а церковь стала одной из государственных скреп. Вы говорите, по­литика… Но ведь у политики тоже есть свои духовные основы. В Китае они со времен Конфуция одни, в Америке — другие, на Арабском Востоке — это ислам, для России — православие.

Без обращения к истории не обой­тись. Вот вы упомянули, что нравствен­ный авторитет РПЦ стал падать еще в позапрошлом веке. Позвольте, в чьих глазах? Прежде всего у интеллиген­ции. Декабристы Рылеев и Бестужев сочиняли стихи: «Один нож на князей и на вельмож, другой нож на попов, на святош, а молитву сотворя, третий нож — на царя». Они «разбудили» Герцена, Белинский написал знаменитое пись­мо Гоголю, появилось поколение Писа­ревых, Чернышевских, Добролюбовых, Толстых и толстовство… Заметьте, у на­рода антирелигиозных настроений не было, сказки про попов — это игрушки, юмор, а песен народных против Бога вы не найдете. Новгородский ушкуй­ник (разбойник) Васька Буслаев в на­родных былинах умер в Иерусалиме… Что касается интеллигенции нашей, то за редким исключением она вырос­ла из разночинной среды, прослойки, оторванной от родной почвы, утратив­шей с ней корневую связь. Помещик был связан с землей, крестьянин про­сто жил на земле, а разночинцы — нет. Они получили образование, уверова­ли в могущество науки и подобно Ба­зарову из «Отцов и детей» Тургенева пытались ею подменить нравственные и религиозные идеалы. Да еще как никто другой были подвержены ино­странному влиянию.

 

 

— Но Достоевский же показал, как можно. Это он устами одного из геро­ев сказал, что «атеист не может быть русским, неправославный не может быть русским». Не будем углубляться в этот вопрос. Мережковский недаром назвал Достоевского пророком рус­ской революции. Перед смертью До­стоевский разговаривал с издателем

Сувориным и на вопрос о продолже­нии «Братьев Карамазовых» ответил, что Алеша «станет революционером и будет казнен за политическое престу­пление»… Этот светлый, милый отрок! Не потому что писатель хотел этого, а потому что был реалистом. Революци­онные волны уже затопляли Россию. Потом уже Блок напишет о русском священнике: «Помнишь, как бывало, брюхом шел вперед, и крестом сияло брюхо на народ». Сколько ненависти…

 

 

—     Разумеется. Во все времена цер­ковь была со своим народом. За что интеллигенция ненавидела церковь? Именно за то, что она в ее представ­лении смыкалась с царской властью. Представьте себе орешек. Внутри ядро (духовная жизнь народа), сверху скорлупа, прикрывающая его. Вот что такое империя. Чем скорлупа крепче, тем надежнее защищено ядро. Одно без другого быть не может, а обе сто­роны часто не понимали этого. И им­перия не понимала, что она не сама по себе, а для того, чтобы взращивать и спасать свое духовное ядро. И ядро не понимало, что сними скорлупу, и оно вылетит в помойное ведро. И толь­ко благодаря этой смычке православ­ная Российская империя и просуще­ствовала 1000 лет.

 

 

—   Это объяснимо. Религиозная культура — это духовный труд, постоян­ные усилия. Природа живет по принци­пу энтропии: звезды гаснут, пески зава­ливают египетские пирамиды, в джун­глях зарастают древние города, люди стареют, болеют и умирают… Смерти можно противопоставить только духов­ные усилия. Как в романе Кобо Абе «Женщина в песках»: все время надо отгребать песок, иначе тебя завтра за­сыплет. А учитывая, что у нас стало до­вольно легко под этим энтропийным песком жить, — тут тебе и макдак, и Дом-2, и порнография в Интернете, от человека никакого духовного со­противления не требуется. Наоборот, ему предлагают духовную демобили­зацию и дебилизацию. И сюда удобно вписывается отношение к Богу, Церкви и религии. Вода всегда течет вниз, как часто повторяла моя бабушка.

Вот реальный эпизод из жизни. В ок­тябре 1993 года иду по Новому Арба­ту. За углом стреляют, а молодые кач­ки сидят в кафе и пьют пиво: «А мне ничего не надо!». Прошло 25 лет. Это поколение теперь нарожало своих детей и уже определяет, что их детям надо изучать в школе и что не надо. Они не олигархи, но в меру обеспе­ченны, их где-то 10-15 миллионов. Жиз­ненная философия этой группы — пофигизм. Кроме стандартного на­бора материальных благ, им ничего не нужно. Включая и Россию, поэтому они своих детей отправляют учиться за рубеж, где те и остаются. Но бе­да в том, что именно этот слой и под­держивает культурную повестку дня, определяемую либеральной частью общества, контролирующей боль­шинство СМИ. Излишне говорить, что религия как мощнейшая часть идео­логии в их раскладах не значится.

 

 

— Среди авторов был и сознатель­ный принципиальный атеист, акаде­мик-физик Гинзбург, ныне покойный, утверждавший, что «уроки Закона Божьего — это абсурд». Может быть, с ним согласились бы и многие дру­гие ученые и не только представители естественных наук. Все из того же «ор­дена интеллигенции». Попытки анти­религиозных походов никогда не пре­кращались. Особую ненависть у про­тивников РПЦ что раньше, что теперь вызывает вопрос об отношениях церк­ви и государства. Однако задайтесь вопросом, почему большевики тре­бовали от РПЦ лояльности? Да пото­му, что им нужно было, чтобы церковь как последний представитель импе­рии наложила на них матрицу им­перии и тем самым поддержала ле­гитимность новой власти. В 1927 году это произошло. А в 1943-м Сталин вы­звал к себе ночью трех митрополитов

и сказал: «Давайте работать вместе». Церковь охотно пошла на это, потому что ей вновь была предоставлена воз­можность участия в госстроительстве. Она никогда не хотела замыкаться в церковной ограде, куда ее посылают некоторые ретивые блогеры. И глав­ное, что у государства была в этом потребность. Еще война не кончи­лась, а Сталин с патриархом Алекси­ем уже договорились, что глава РПЦ в мае 45-го летит в Иерусалим. Рос­сия возвращала русское присутствие в мире, причем начала это делать с духовного православного присутствия — в Святой земле, у Гроба Господня.

Неверующему все равно, кто перед ним — христианин, мусульманин, иу­дей, буддист. Но почему же ни на кого так яростно не нападают, как на РПЦ? Понятно, почему. Православные являют­ся важнейшей компонентой госстрои­тельства в России. Русофобы злобству­ют против Церкви именно потому, что она неразрывно связана с российской имперской традицией. Мало кто заду­мывается, что в обряде венчания моло­дые изображают царя и царицу. А еще в Древней Руси, когда не было царя, а были князь и княгиня, молодых называли князем и княгинюшкой… То есть в каж­дом свадебном обряде, в каждом вен­чании Россия регенерируется, и это-то и вызывает ненависть у тех, кто мечтает ее видеть слабой и никчемной. РПЦ вот уже тысячу лет разгребает песок, под которым уже почти погребено чело­вечество. Россия худо-бедно, но пока противостоит экспансии «общечело­веческих ценностей». Не станет ее и все, полная фукуяма.

 

 

— И что, патриарх должен прийти к президенту и трясти его за грудки? Но церковь никогда так не вела себя — ни при Александре I, ни при Николае II.

 

 

—Пример митрополита Филиппа? А кто-нибудь разбирался в его деле? Он пострадал за то, что взялся за­щищать своих родственников, бояр, осужденных за конкретные политиче­ские преступления. Нет, каждый обя­зан заниматься своим делом: Путин — скорлупой, Церковь — ядром.

 

 

— Ну, это диалектика частных слу­чаев. Что здесь обсуждать? У Церкви много недостатков, я ее изнутри знаю и могу назвать гораздо больше ее недо­четов, чем любой демократ. Но ни один нормальный сын не станет потрясать перед всем миром слабостями своей матери. Священнослужители не анге­лы. Церковь такова, каково общество.

 

 

— Не только в России. Он вызвал ненависть во всем антихристианском мире именно потому, что святотат­ство становится наказуемым, а везде оно поощряется.

 

 

— Тут я с вами, безусловно, согла­сен. Церковь приняла правила игры нового буржуазного капиталистиче­ского общества. В свое время она от­казалась признать екатеринбургские останки. Но три года спустя ее все-таки «продавили» в вопросе канониза­ции царской семьи, хотя она сопро­тивлялась до последнего, что показыва­ют формулировки собора. Канонизи­ровали Николая IIне как императора, государственного деятеля или отлич­ного семьянина, а как страстотерпца. Здесь церковь подошла к вопросу до­статочно трезво. А вот смыкание вся­ких отцов Митрофановых в оценке со­ветского периода с духовными власов­цами у меня вызывает возмущение. Я бы таких проповедников просто лишал сана, но это не моя компетенция. Но понимаю и позицию патриарха Кирил­ла. Поводов для раскола церковного народа и без того хватает. Чего стои­ло одно обсуждение темы ИНН еще в бытность Алексия Второго.

 

 

— Вопрос немного тоньше. Речь идет о храмах в новых районах, где их вообще нет. Помощь государства тоже объяснима. Когда-то оно раз­рушило храмы, а сейчас просто вос­станавливает историческую справед­ливость. Кого пугает и раздражает са­мо появление креста? Бесов?

 

 

— Безусловно. И она определяется тем, что, во-первых, в обозримом бу­дущем не возникнет конкурирующей идеологии. Прошло 2 тысячи лет после Распятия, а конкурентов у Христа так и не появилось. Во-вторых, потому что Российская империя продолжается, и наш народ не может существовать в другом формате, мы не можем, как эстонцы, строить национальное государство на стадионе Кадриорг, пить пиво и, раскачиваясь, петь песни. Не умещаемся мы на стадионе. И, в-третьих, народ начинает понимать, что без идеологии с религиозной со­ставляющей нет ни культуры, ни дер­жавного строительства, ни просто че­ловеческого будущего в мире.

 

 Беседовала Людмила ГЛАЗКОВА
 Фото: ИГОРЯ САМОХВАЛОВА «РФ СЕГОДНЯ»