Нельзя быть бОльшими сирийцами, чем сами сирийцы

Эта фраза, произнесенная В. Путиным в 2015 году, сегодня особенно актуальна. В остальном эмоции превалируют над логикой, но уже сейчас надо объяснить себе, что произошло. Поражение правительства Сирии в результате полуторанедельного наступления сил оппозиции сродни военному казусу. Ведь 170-тысячной правительственной армии противостояли всего около 50 тысяч вооруженных оппозиционеров. Из которых наиболее мотивированная, она же исламистская, часть составляла до 20 тысяч. Понятно, что все цифры и факты (кого-где-сколько) сегодня не актуальны. В ожидании завтрашнего дня остановимся на том, что следует держать в уме уже сегодня. Отсюда — в стилистике скорее служебной записки.

Первое. Победа исламистских сил — безотносительно других группировок — может мобилизующе воздействовать на исламских радикалов во всем мире. По существу, речь идет о »втором дыхании» запрещенной, но никуда не девшейся «Аль-Каиды». А она — пусть и с обновляемыми самоназваниями — по-прежнему претендует на пересмотр политических отношений во всем суннитском мире. С повышением его роли в глобальном масштабе, замахом на долгие годы и с примером общеисламской неотступности. Чем этот «апгрейд» обернется почти для 2 миллиардов последователей Пророка и 4 миллиардов — остальных, не скажет никто. Сегодняшней аналитики на этот счет явно недостаточно. Но на всякий случай обойдём названия, приоритеты и имена лидеров партий-группировок, пришедших на смену прежней команде. «Новички» ведь тоже внимательны! По этой же причине не будем увлекаться историческими реминисценциями.

Для России важнее то, что, помимо миллионов уроженцев Средней Азии, а также своих, «исконных» мусульман, прежде всего кавказцев, победу сирийских радикалов могут «понести на своих знаменах» и сирийские же черкесы с прочими выходцами с Кавказа — теми, кто не забыл о своих исторических корнях и обидах. Тем более что задолго до «Крокуса» противник сделал ставку на взрыв радикального исламизма в России и обостренную на него реакцию немусульманского населения. Оснований для принятия сиюминутных мер пока нет. Но есть о чем задуматься, глядя на множащиеся хиджабы-никабы у кавказских женщин.

Второе. Многовековое освоение сирийской земли многочисленными этнорелигиозными группами, включая — с 50-60-х годов — 400 тысяч «неистовых» палестинцев, не позволяет доказательно обосновать ни один из прогнозов. Из ориентировочно 20 миллионов граждан Сирии 13% — шииты (главным образом — алавиты), от 6 до 10% — христиане, 3% — друзы. Не считая прочих, кто точно не приуменьшает свою, в том числе «численную», роль в истории сирийского государства. Это относится прежде всего к 10-процентному — от общей численности сирийцев — курдскому населению и его ополченцам. Их роль — двоякая. Против Асада они выступали единым оппозиционным фронтом, поддержанным Турцией, но в большей степени — Америкой. Но курды рассчитывают не столько на автономию в составе Сирии, сколько на создание своего государства. В том числе за счет Восточной Турции, а также как минимум иракских земель. 

Уже озвученный на Западе лозунг вытеснения из Сирии Ирана, как и шиитского влияния как такового, на мой взгляд, голословен. Для Тегерана важнее южноливанская «Хезболла» и йеменские хуситы, чем алавиты в Латакии, а заодно и податливая разновекторность сирийского руководства. Прежний Дамаск и Тегеран тут друг друга явно не поняли и уж точно не перехитрили. Безотносительно нескончаемой конспирологии. Нельзя не заметить, что наступление на Дамаск началось в тот же день, что и перемирие между Израилем и «Хезболлой». Но в остальном Тель-Авив, пожалуй, слишком оптимистичен. Особенно по поводу своего захода на сирийские вершины-высоты (впервые с 1973 года): нельзя исключать воодушевления местных палестинцев на «не бесповодный» антиизраильский джихад. Трудно предвидеть последствия и чрезмерно активного ликования полутора миллионов сирийских беженцев в Европе. Подведем черту: разворошить сирийский «муравейник» было проще, чем предугадать, чем кончится дело.

Третье — с повторным упоминанием непредсказуемого калейдоскопа событий. Сегодня наиболее очевидная для нас задача — исключить нападения на наши военные базы и прочий персонал. От ее решения во многом зависит будущее отношений с Дамаском. Сегодня никто не спрогнозирует, что возьмет верх — воспоминания о наших авиаударах по противникам Асада (а к ним, как и к нему, отношение было и есть неоднозначным) или память о десятилетиях не просто дружественных, но часто семейных отношений между нами и многими сирийцами —гражданскими и военными? Конечно же, ясность наступит не скоро. Да и наши «партнеры» будут предсказуемо нас с Сирией разводить. Ибо собственная мотивация важнее.

Не обойти вниманием фактор обыденности. То есть отсутствие морально-политической мотивации госструктур, прежде всего силовиков, да и всего населения. Несколько лет в Сирии ухудшалась социально-экономическая ситуация: галопировала инфляции, обострялись проблемы с продовольствием и энергообеспечением. Но от протестов власть привычно отмахивалась. Образ победы над оппозицией в 2015 году затмил сознание. Не потому ли в итоге правительственные силы отступали порой быстрее, чем наступал противник? И только ли о Сирии здесь стоит задуматься?

Но пока необходим аудит нашей практической как минимум арабистики. Почему без внимания оставались предупреждения, например, многоопытных военных переводчиков? Они недоумевали по поводу контроля Асадом неизменных после 2015 года 65% прежней территории. Почему Дамаск не решался на диалог со своими оппонентами — прежде всего не радикальными? Кто и как подсказывал Асаду, что стоит предпринять? А если Асад делал особую ставку на Тегеран, то где при этом была Москва? Какие выводы мы сделали после событий в Ливии в 2011 году, прошедших с тем же политическим знаменателем и результатом? Не слишком ли мы «заевропеились» в ущерб восприятию не чуждого нам Востока? Впрочем, хорошо, что мы не реагируем на улюлюканья и диванные пророчества. Ситуация-то серьезней.

*       *        *

Пока перечитаем заголовок.