Дефолт-98: крах мифов о свободном рынке

17 августа 1998 года солнце в Москве взошло в 6 часов 04 минуты, положив начало дню, который войдет в отечественную историю: через несколько часов Сергей Кириенко, на тот момент всего пять месяцев возглавлявший Правительство России, сделает официальное заявление о том, что вводится «комплекс мер, направленных на нормализацию финансовой и бюджетной политики».

От августа-91 к августу-98

Это заявление означало первое за пятьсот лет со времён образования централизованного государства при Иване Грозном банкротство России, финансовая система которой не позволяла обслуживать взятые долговые обязательства. На 90 дней приостанавливалось выполнение обязательств перед нерезидентами по кредитам, по сделкам на срочном рынке и по залоговым операциям. Были прекращены операции по купле-продаже государственных казначейских обязательств (ГКО), которые к тому моменту стали основным источником финансирования дефицита госбюджета.

Что стало причиной такого уникального в мировой истории явления, когда страна с развитой индустрией и богатейшими запасами природных ресурсов становится банкротом? Истоки кризиса 1998 года следует искать в августе 1991 года, когда провалилась последняя попытка спасти Советский Союз и его развал стал неизбежным. Одновременно с распадом единого Советского государства начали разрушаться и экономические связи между предприятиями, расположенными в разных союзных республиках.

Эту кооперацию удавалось сохранять в течение некоторого времени, но к 1993 году она, исключая некоторые отрасли, фактически перестала существовать, а альтернативы новое Правительство России, финансово-экономический блок которого монопольно контролировали российские монетаристы во главе с Егором Гайдаром, не считало нужным находить, уповая на «невидимую руку рынка», которая расставит всех по своим местам, создав эффективные горизонтальные связи между выжившими в конкурентной борьбе. Такое примитивно-догматическое понимание рынка (а иного не могло быть у людей, учившихся на постулатах политэкономии социализма и не имевших понятия о функционировании современного монополистического капитала), возведённое в статус государственной политики вместе с приватизацией и залоговыми аукционами, привело к тому, что реальный сектор экономики был фактически уничтожен, а контроль над ним со стороны государства утерян.

Это первая фундаментальная причина дефолта-98. Но есть и вторая. Начиная с 1991 года российская кредитно-финансовая система попала под контроль Международного валютного фонда (МВФ) и Всемирного банка и в соответствии с их требованиями начала работать в режиме Ямайского соглашения (модернизированного Бреттон-Вудского договора). А этот режим определяет, что объём отечественной валюты во всех агрегатных состояниях (наличном, кредитном и т. п.) жёстко зависит от размеров золотовалютных резервов, в которых большая часть приходится на доллар США.

Говоря упрощённо, если от экспорта или займов страна получила некоторое количество долларов, то на ту сумму можно эмитировать определенное количество рублей. Нет долларов - нет и рублей. А поскольку промышленное производство начало стремительно падать, потянув за собой и несырьевой экспорт, то и валютные доходы стали стремительно сокращаться. Рублевая масса сжималась, предприятия лишились оборотных средств, в ход пошли разнообразные квазиденьги: векселя, долговые расписки, региональные облигации и так далее. Так углублялся кризис неплатежей - предтеча августа-98. Ветераны МВД и прокуратуры могут припомнить, что тогда возбуждали сотни уголовных дел, связанных с мошенничеством вокруг таких денежных суррогатов, а выгодоприобретателями становились, как правило, банки, в частности «Менатеп» Михаила Ходорковского, по дешёвке скупавшие за живые деньги подобные платёжные обязательства, а в конце года предъявлявшие их к погашению по полной стоимости в российский Минфин и в соответствующие региональные органы.

Итог денежно-кредитной политики по правилам МВФ был таков: монетизация экономики упала с 71,4 процента в 1990 году до 13,18 процента в 1996-м. Реальный сектор экономики не имел средств не только на инвестиции, которые фактически прекратились, исключая оборонные и сырьевые отрасли, но и на покрытие текущих расходов — закупку сырья и оборудования, зарплаты, научно-технические разработки…

В целом к 1998 году монопольная реализация либерально-монетаристских идей в отечественном исполнении принесла катастрофические результаты. Индекс промышленного производства за семь лет реформ упал со 102 до 47, в том числе обрабатывающих отраслей — со 100 до 40. Сбор зерновых культур уменьшился со 115 миллионов до 48 миллионов тонн. Валовый внутренний продукт России - с 570 миллиардов до 330 миллиардов долларов, а если очистить его от валютно-спекулятивной составляющей - и того меньше.

Выход подсказал Мавроди

Если сокращается материальное производство — сокращаются и налоги, которые обеспечивают деятельность государства. С 1991 года этот процесс принял лавинообразный характер: объём налоговых поступлений в консолидированный бюджет сократился с 40 процентов от ВВП (не считая средств государственного и социального страхования) до 9,2 процента в 1997 году. Найти деньги на выполнение государством своих обязательств, изрядно, впрочем, сокращённых, с каждым годом становилось все труднее. Кредиты МВФ не могли закрыть бреши в бюджете, увеличивая затраты на обслуживание внешнего долга.

В этих условиях Правительство решило финансировать бюджетный дефицит, занимая деньги на внутреннем и внешнем рынках в обмен на государственные казначейские обязательства (ГКО), первый выпуск которых прошёл 18 мая 1993 года. Авторами идеи называют известных финансистов Беллу Златкис и Андрея Козлова. Но трудно избавиться от мысли, что эти уважаемые специалисты просто юридически оформили на государственном уровне идею, впервые в России реализованную Сергеем Мавроди в виде пирамиды МММ: ведь суть и ГКО, и заимствований-«мавродиков» одна и та же - выплачивать доход вкладчикам или кредиторам, привлекая под более высокий процент новых клиентов.

Спасти государство от банкротства не могли уже и займы МВФ, которые настойчиво просил экономический блок Правительства.

Поначалу выручка от реализации ГКО была относительно небольшой — 12,8 триллиона рублей в 1994 году (12,8 миллиарда рублей после деноминации 1998 года). Однако в 1996-1997 годах по неустойчивой российской экономике был нанесён растянутый во времени тяжёлый удар - мировые цены на нефть упали до 12-15 долларов за баррель. Экспортные доходы бюджета уменьшились на 20 процентов, спровоцировав инфляцию, которая к 1998 году рванула до 84,4 процента. Попытки бороться с ней примитивными монетаристскими методами, увеличив ставку рефинансирования до 60, а затем и до 140 (!) процентов, успеха не имели и не могли иметь. Одновременно они перекрыли даже теоретические возможности получить инвестиционные или кратковременные кредиты реальному сектору экономики.

Дефицит бюджета составил 205 миллиардов рублей и на 85 процентов был закрыт поступлениями от ГКО на сумму 170,8 миллиарда рублей. Последние транши казначейских обязательств смогли привлекать инвесторов, среди которых в основном были отечественные и международные спекулянты, уже под 130-140 процентов годовых, но федеральный бюджет был не в состоянии оплачивать расходы по обслуживанию внутреннего долга: валовая выручка от реализации ГКО за три первых месяца 1998 года составила всего 41 миллиард рублей, а на их погашение было направлено 92,2 миллиарда рублей! Спасти государство от банкротства не могли уже и займы МВФ, которые настойчиво просил экономический блок Правительства. Их объём составил в летние месяцы 1998 года около 85 миллиардов рублей и был практически полностью направлен на выполнение обязательств по обслуживанию ГКО.

Нельзя сказать, что власти не осознавали опасности дефолта: в январе 1998 года первый вице-премьер Анатолий Чубайс, один из лидеров рыночников-монетаристов, был отстранён от курирования финансовой сферы, а в марте прошла реорганизация Правительства, которое возглавил Сергей Кириенко, сторонник гораздо более взвешенных экономических концепций. Однако за пять месяцев ему не удалось преодолеть инерцию политики, которую выстраивали его предшественники в течение пяти лет, а альтернативный дефолту и ГКО вариант, предлагавшийся многими экономистами, в том числе либерального толка — провести плановую и постепенную девальвацию рубля с тем, чтобы за счёт валютных поступлений закрыть дыры в бюджете, - натыкался на жёсткое сопротивление высшего политического руководства. Получила известность фраза Бориса Ельцина, Президента России, о том, что он не допустит девальвации рубля. И в самом деле её не было: через три дня случилось банкротство государства, стыдливо замаскированное правительственными пиарщиками под термин «технический дефолт».

Пожар, чтобы приготовить яичницу

Каковы же были последствия дефолта, который стал закономерным итогом постсоветской экономической политики? Эксперты Московского банковского союза определили: в 1998 году потери российской экономики составили 96 миллиардов долларов (шесть триллионов рублей в нынешних ценах, или 40 процентов доходов современного бюджета России), из которых на корпоративный сектор приходится 33 миллиарда долларов. Население утратило 19 миллиардов, а прямые убытки банков составили 45 миллиардов долларов. ВВП России сократился втрое — до 150 миллиардов долларов и стал меньше ВВП Бельгии. Внешняя задолженность возросла до 220 миллиардов долларов, в том числе долги государства увеличились до 165 миллиардов долларов, что в пять раз превышало все годовые доходы бюджета и составляло почти 150 процентов ВВП. В то же время, по оценкам американских экспертов, на Запад было выведено около 1,2 триллиона долларов российского происхождения, что в восемь раз превышало объём тогдашнего валового внутреннего продукта России.

Евгений Ясин, бывший в середине 90-х министром экономики и считавшийся неофициальным лидером либеральных экономистов, много позже на «круглом столе» в РИА «Новости», посвящённом 15-летию августовского дефолта, признавая колоссальные провалы в денежно-кредитной политике и неизбежность кризиса, одновременно констатировал, что «никто не был виноват в нём». А его коллега и единомышленник Яков Уринсон одновременно сделал вывод, что «это не был системный кризис, порождённый пороком самой системы, а кризис, вызванный противоречиями в самой системе власти».

С таким выводом трудно не согласиться, если принимать во внимание то обстоятельство, что невозможно определить системность и плановость в политике Правительства, которое напоминало действия пожарной команды, заливающей заемными средствами постоянно возникающие «пожары» в государственных финансах, притом что экономика практически полностью была отдана под регулирующее воздействие «невидимой руки рынка». Впрочем, как гласит английская поговорка, и на огне пожара можно приготовить яичницу.

Возможно ли повторение дефолта 1998 года сегодня? Теоретически, конечно, ничего нельзя исключать, но уроки кризиса изучены серьёзно. И хотя экономический блок Правительства по-прежнему одним из важнейших направлений в предстоящей пятилетке видит наращивание заёмных средств на внутреннем и внешнем рынках, их величина весьма далека от критических показателей двадцатилетней давности, а борьба с инфляцией через посредство высокой учетной ставки, похоже, сменяется смягчением денежно-кредитной политики, которая открывает дорогу инвестициям в реальный сектор экономики.

Да и сам он, реальный сектор, сегодня совсем иной: за последние годы государство вернуло контроль за ним, приняв ряд федеральных программ и стимулируя подъем производства через льготные кредиты и механизмы частно-государственного партнерства. Созданы институты развития — ВТБ, Фонд развития промышленности, Росэкспоцентр и другие. Результат - сельское хозяйство обеспечило небывало высокие урожаи пшеницы, несырьевой экспорт по многим отраслям растёт по два-три процента в год, увеличивается выпуск сельскохозяйственных агрегатов автомобилей, подвижного состава, на подъёме авиационная промышленность, которая фактически прекратила существовать в 90-е годы. Введенные США и Евросоюзом санкции, разумеется, усложнили жизнь банковско-финансовым структурам, но одновременно обусловили необходимость развивать отечественную промышленность, что и происходит, пусть не так быстро, как хотелось бы. В целом экономика сегодня другая, достаточно устойчивая, стабильная и обладающая запасом прочности, разрушить которую можно только крайне необдуманными действиями, которыми обычно отличаются догматики всех видов.