Книжные памятники будут неприкосновенны

Как уничтожалось наследие

Каждая достойная внимания книга имеет свою судьбу, но до самых последних дней судьбы эти порою были совершенно непредсказуемы. За примерами печальных казусов, а то и трагедий дело не станет. В относительно недавние времена, когда во главе МИД находился ­Андрей Козырев, в недрах внешнеполитического ведомства возникла идея преподнести в дар германскому канцлеру Колю редчайший рарирет — легендарную Библию Гутенберга, с которой началось все европейское книгопечатание. Упорством специалистов библиотечного дела, помноженным, пожалуй, на чудо, этот опрометчивый, мягко говоря, «жест доброй воли» удалось предотвратить.

Но и вне сфер высокой политики, на самой что ни на есть родной земле много чего нелицеприятного происходило. Даю слово писателю Андрею Никитину, ставшему полвека назад свидетелем трагического события в Вологде:

«Войдя в обширный зал под колокольней, мы в недоумении остановились. Перед нами на цементном полу в беспорядочных кучах громоздились старые книги. Одни были в темно-коричневых плотных кожаных переплетах, с желтыми и красными обрезами XVIII века; другие обтягивал желтоватый, похожий на старую кость пергамент, по которому кое-где сохранилось золотое тиснение; книги с застежками, завязками, с красными прописными буквами, с заставками, виньетками, гравюрами, картами…

Миловидные вологжанки в черных халатиках откуда-то сбоку из дверей выносили новые охапки книг и сбрасывали их вниз, под лестницу.

…Колокольня примыкала к стене архиерейского подворья. На длинных, сколоченных из досок стеллажах хранилось богатейшее собрание удивительных редкостей… Каждая вторая из этих книг была бесценным музейным экспонатом, библиографической редкостью… Кто-то то ли издал, то ли не так понял изданный еще кем-то указ о ликвидации фондов областных, районных и музейных библиотек. Последствия были ужасны…»

Много лет спустя автору этих строк удалось поговорить с участником спасения части отправленных в макулатуру сокровищ, патриархом вологодских реставраторов Николаем Ивановичем Федышиным. «Кое-что мы с Никитиным тогда сберегли, перенесли в краеведческий музей, — печально вспоминал он, — но опять же не все, что следовало. И машины утильсырьевщиков слишком быстро подъехали, да и наше музейное начальство не все захотело принять. Мол, музей областной, так зачем книги на латыни и старофранцузском…»

Что предлагают депутаты

Положение изменилось к лучшему с принятием в 2009 году изменений к Федеральному закону «О библиотечном деле», в котором появилось понятие «книжные памятники». Под ними подразумеваются рукописные книги или печатные издания, являющиеся «выдающейся духовной, материальной ценностью, имеют особое историческое, научное, культурное значение». Закон устанавливал для них особый режим учета, хранения и использования. Через два года Министерство культуры издало приказ, утверждавший порядок отнесения документов к книжным памятникам, их регистрации и ведения реестра.

Однако, как констатируется в пояснительной записке к законопроекту 2019 года, «данные нормативные акты не решают в полном объеме задачу государственного учета книжных памятников, а положение о реестре книжных памятников до настоящего времени не утверждено». Так что у председателя Комитета Государственной Думы по культуре Елены Ямпольской были все основания охарактеризовать формулировки 2009 года как своего рода декларацию. Вероятно, подразумевалось, что все возникающие вопросы будут сняты после принятия новых нормативных актов, но эти акты по сию пору не появились.

Между тем и сами библиотеки не дремали в ожидании перемен. Заместитель генерального директора Российской государственной библиотеки (бывшей Ленинки) ­Наталья Самойленко сказала мне, что работа по выявлению книжных памятников началась в полном смысле слова на общественных началах еще в начале двухтысячных годов. Но опять же придать составляемому своду редкостей законченный вид не позволяло отсутствие четких определений, претендующих на статус памятника изданий. К тому же экс-Ленинка хотя и самое крупное, но не единственное собрание России, обладающее воистину бесценными ценностями. Да и библиотеки имеются не только под крылом Министерства культуры. Свои шедевры и раритеты имеются в вузовских книгохранилищах, в библиотеках научно-исследовательских институтов и много еще где. И всем им необходима была конкретная шкала параметров определения будущего той или иной конкретной книги.

По словам одного из инициаторов законопроекта, первого заместителя председателя Комитета Государственной Думы по культуре Александра Шолохова, необходимо было сформулировать критерии для причисления книги к категории памятников. Рабочая группа по совершенствованию законодательства в части сохранения и учета книжных памятников национального библиотечного фонда, которую возглавляет Шолохов, при работе над законопроектом учитывала мнения специалистов Российской государственной библиотеки и Российской национальной библиотеки и выработала четкие понятия, обойти которые после принятия законопроекта будет невозможно (независимо от побуждений).

Статус книжного памятника обретут все рукописные книги, сотворенные до истечения XVIII столетия. Но этот рубеж веков отнюдь не догма, предусмотрено, что к той же почетной категории могут быть отнесены и более поздние образцы творчества каллиграфов и художников, если экспертиза решит, что они представляют выдающуюся духовную, материальную ценность, являются примером особого исторического, научного, культурного значения. Для печатных изданий верхняя хронологическая планка повышена на три десятилетия. Наталья Самойленко пояснила, что именно 1830 год считается условной границей, после которой ручной набор текста стал вытесняться механическим. Причисленными к памятникам могут быть не только книги, но и другие печатные издания, а также документы и целые собрания. Удостоенные включения в реестр книжные памятники могут быть исключены из него только в случае утраты, разрушения конкретного экземпляра, а также по решению суда. Следовательно, любая ураганность при этом заведомо исключена. Исключения из требований закона на злобу дня, как это едва не произошло с гутенберговской Библией, будем надеяться, отойдут в область преданий.

А судьи кто?

При этом неизбежно встанет и без того актуальный во многих случаях вопрос: а судьи кто? Предусмотрено, что отнесению печатного раритета к книжным памятникам будет предшествовать экспертиза, которую проведут библиотеки, располагающие достоянием, претендующим на государственную защиту. Что же касается печатного достояния, находящегося в личной собственности собирателей или принадлежащего юридическим лицам, библиотечным делом по своему профилю вообще не занимающимися, то экспертиза может быть осуществлена на договорной основе библиотеками. А право на регистрацию в реестре книжных памятников законопроект делегирует Российской государственной библиотеке, которая присвоит каждому конкретному сокровищу личный идентификационный номер и разместит информацию о нем на своем интернет-сайте.

Предусмотренная законопроектом процедура профессионалов библиотечного дела устраивает, но, как считает Наталья Самойленко, понадобятся и подзаконные акты с расшифровкой тех или иных положений. Это касается и прояснения механизма отнесения конкретной единицы хранения к книжным памятникам, и проблемы учета книжных памятников. Необходимо наконец четкое определение самого понятия экспертизы применительно к рассматриваемой теме.

Коллекция тоже памятник

Принципиально важно, что книжным памятником может стать не только отдельное издание, но и, как говорится в законопроекте, «коллекция документов: совокупность рукописных книг и/или печатных изданий, приобретающих историческое, научное, культурное значение только при их соединении вместе в силу своего происхождения, видового родства либо по иным признакам». Казалось бы, в чем вопрос, но в реальности все гораздо сложнее. Директор Государственной публичной исторической библиотеки России ­Михаил Афанасьев пояснил по моей просьбе суть дела: любая достойная внимания коллекция книг несет как бы отпечаток личности библиофила. Некоторые книги могут сами по себе не представлять особой ценности, так что у новых владельцев возникает соблазн избавиться от них. Однако без них собрание теряет индивидуальность, которым его наделил первый владелец.

Михаил Дмитриевич Афанасьев рассказал о хранящейся в ГИБ коллекции, собранной в XIX веке председателем Московского общества истории и древностей российских А.Д. Чертковым. Автор коллекции, не жалея сил и средств, смог наделить отечественных историков бесценной библиотекой книг о России. Но не все книги остались на родине Черткова. Некоторые из них ныне хранятся в известных библиотеках Старого Света. Конечно, в тридцатые годы прошлого века, когда шла безудержная распродажа национальных ценностей во имя индустриализации, никакой закон книги бы, скорее всего, не спас, но его защита, глядишь, да не оказалась бы бесплодной… 

Но были в прошлом и счастливые исключения, которые теперь, надо полагать, станут непреложным правилом. После кончины в 1962 году известного эстрадного артиста и непревзойденного библиофила Николая Смирнова-Сокольского его уникальная коллекция — около 20 тысяч книг, рукописей, гравюр — была приобретена Государственной библиотекой имени В.И. Ленина. Проще всего было бы сохранить безусловные редкости, а остальные разметать по обменным фондам и тому подобному. К счастью, наследие знаменитого коллекционера сохранено полностью. Другим же собраниям повезло меньше. Библиотека конгресса США, купившая в начале прошлого века собрание красноярского купца-библиофила Юдина, сохранила в отдельном фонде только рукописи и редкие издания, все остальное было рассредоточено, а кое-что попало на аукционы. Это я услышал непосредственно от возглавлявшего библиотеку конгресса долгие годы Джеймса Биллингтона во время одного из его приездов в Россию.

Как там у Пушкина: «Другая жизнь и берег дальный».